Октябрина попыталась повернуться, но только упала на пол и перекатилась на спину. Арсений сидел над ней на коленях и смотрел ей в лицо. Взгляд его был стеклянный, такой же как когда-то у Октябрины в клубе. Она вдруг почувствовала, что чувствовал и он: его историю, может, тоже никто не слушал. Ему нужен человек, способный услышать.
– Я хотел умереть больше всего на свете, но люди, которые в какой-то момент нашли меня на обрыве моей жизни, успели схватить за капюшон и оттащить. Не думай, что это произошло быстро, нет. Боря расскажет тебе, сколько пытался отучить меня пить таблетками, назиданиями, угрозами. Ничто не работало – я думал, что только смерть отберет мои страдания. Я всю жизнь жил с тяжестью чужой смерти на плечах, моя жизнь казалась уже невыносимой ношей. Я будто жил взаймы. Я думал, что должен был умереть вместо брата, потому что из него вышло бы больше толку. Я совсем не понимал, зачем Земля меня носит. – Арсений вздохнул, поднял дрожащую руку к шее и схватился за цепочку. – Но Боря отучил меня пить. Он меня спас от смерти. У него был целый план, он потом сказал. Мы уехали в степи на юг, там было очень красиво. – Арсений сглотнул. – Боря напился сам так, что чуть не умер. Мы пили вдвоем, а потом он начал пить две рюмки за мою одну. Мы были вдвоем в пустоши, никто бы не смог помочь, если бы Боре стало плохо. И мне пришлось не пить, чтобы следить за ним, держаться за остатки разума, чтобы если что – подставить плечо. Я вдруг осознал, что не могу видеть, как кто-то намеренно себя уничтожает. Мне вдруг стали страшны мысли о том, что Боря – это я. А я ведь ничем от него не отличаюсь. Просто мы на себя посмотреть не можем.
Арсений отпустил цепочку, но так, словно все еще хотел к ней вскоре прикоснуться. Пальцами от провел от шеи до живота, рука упала ему на колени. Октябрина чувствовала, как в горле застряла горечь слез, но плакать, нарушать исповедь Арсения она не могла.
– Потом я навсегда бросил пить. Я пытался бежать от мыслей о саморазрушении. Я путешествовал, менял города как заставку на телефоне. Если взять карту и отметить, в каких городах России я был, какая-то часть карты будет полностью закрашена. Но мысли бежали быстрее машин, попуток, поездов. Я не мог от них спрятаться.
– Но ты ведь смог, – выдавила Октябрина и замолчала. Арсений посмотрел на нее безучастно.
– Смог, но без шока не обошлось. Смерть такая, если однажды о ней подумаешь и почувствуешь, как холод пробежит по коже, – все, до конца жизни не успокоишься. – Он посмотрел на свои руки на коленях. – Во сне я однажды увидел брата. Мы были в поле, вокруг нас – пшеница, уже созревшая. Я видел его по пояс, брат дрожал. Думаю, он сломал ноги, когда падал с пятого этажа. Стоять ему тяжело. Он отчитал меня и сказал, что ради него я должен избрать другой путь. Он говорил, что моя жизнь и так коротка. Наша жизнь – пшик для мира, нас никто не заметит. Но для нас мы – вечность. Эту вечность мы носим в себе, эту непосильную ношу, которую даже ощутить нельзя. И он достал спичку из кармана, зажег ее и бросил под ноги. Брат поджег пшеницу, огонь объял его, огонь объял меня. Я чувствовал гарь, я глотал ее, кашлял. Поднявшиеся к черным небесам огарки осели в волосах, на языке. Я глотал огонь и вдруг почувствовал, что мне не больно. Пшеница горела, ветер нес огонь за нас. Брат остался невредим, я – тоже. А под сожженной пшеницей пролезали зеленые ростки. И тогда брат сказал мне: «Ты бы не возродился так. Пшеница вырастет такая же, один в один, а ты – всегда другой. Каждый твой пожар тебя изменит. Это – второй. В первом ты почти сгорел внешне, но второй даже не опалил тебя снаружи». И он исчез, а я стоял на горевшем поле. Я ходил мимо огня, а за мной зеленели ростки. А я шел за огнем и чувствовал, что жар его меня спасает. И когда я почувствовал это, пошел дождь и успокоил мою кожу. – Арсений улыбнулся. – Я чувствовал, что в тот раз переродился. Вокруг меня все было то же самое, когда я проснулся. И мне то самое в миг стало противно. И вот, так я решил стать таким, каким ты меня знаешь. Мне ответ держать не только перед собой теперь, а еще и перед братом. Он не просто так ко мне пришел. Он спас меня, а я теперь хочу спасти других.
Октябрина пыталась осознать его слова, но перед собой видела только пожар. Его второй пожар. Арсений видел такой кошмар и нашел в нем спасение? Как же такое возможно? Представлять горевшего Арсения совсем не хотелось, но белая его кофта, длинные руки, распростертые к огню – Октябрина видела его, хотя совсем не хотела. Октябрина подняла голову и посмотрела на Арсения. На миг ей даже показалось, что в его глазах блеснуло кострище. Но они были все те же. Он был все тот же – тот, который появился после второго пожара.