Выпитое солнце

За окном мелькали зеленые, дикие или засеянные картошкой, желтые, пшеницей или овсом, и коричневые – недавно распаханные поля. Деревья собирались в группы и огибали поля лабиринтами или одиноко, по одному или два, стояли в середине поля так, словно их бросили друзья на вечеринке и они не очень знали, куда податься теперь. За окном оставались пруды, у которых Октябрина даже на большой скорости могла рассмотреть рыбачивших мужчин, и реки, многих, к сожалению, было не увидеть из-за лесов, обступивших их непроходимой крепостью. Но больше всего Октябрина удивлялась деревням. Деревянные старые домики с покосившимися заборчиками, лавочками у калиток и зарослями рапса соседствовали с огромными двухэтажными коттеджами за железными заборами, иномарками у въезда и асфальтированными дорожками к гаражам. Дома мелькали перед глазами, но даже на скорости под сто километров в час Октябрина старалась посмотреть на деревянные домики как можно дольше. Казалось, в заброшенных двориках, в дырявых тазах и прохудившейся крыше, в комнатах, в которых навсегда похороненными остались чужие жизни: фотографии, мебель, одежда, книги, игрушки, осталось что-то и от нее.

В чужих окошках Октябрина, казалось, видела своего дедушку – последнее напоминание о спокойной и счастливой детской жизни. Что вот-вот он, накинув на плечики старый теплый подшитый пиджачок, засунув ноги в теплые тапки, поглядит в окно, помашет обожженными временем руками, на которых маленькими солнцами темнели пигментные пятна, и выйдет на деревянное скрипучее крыльцо. Что он весело улыбнется, пригласит в дом на чай с сушками и ягодами, которые собирал в саду, и уверит, что Октябрина может оставаться у него хоть на все лето, ему совсем не в тягость, только в радость ее компания. В деревне, оставшейся на границе миров реального и воображаемого, прошлого, его зеленый деревянный дом все еще стоял, а вокруг простирался весь мир маленькой Октябрины. Пруд, в котором училась плавать, лес, где с друзьями детства играла в лесных зверей, щебеночная дорога, по которой училась кататься на велосипеде. И рядом всегда его голос – мягкий, тихий, но не такой, как у Галины Георгиевны – в нем не было извиняющейся нотки, он, казалось, никогда не считал, что занимал в мире слишком много места. Может, потому что мир перед ним был больше.

– Я тоже люблю на дома смотреть, – сказал вдруг Арсений и вырвал Октябрину из болезненных, но отрезвляющих воспоминаний.

Радио тихо проигрывало музыку с диска, который с собой принесла Полина. На зеркале заднего вида болталась фигурка гуся на ниточке. На заднем сидении Полина слушала музыку в наушниках и с кем-то переписывалась, а Боря тихонько посапывал, пока еще не начал храпеть в полную силу. Арсений смотрел прямо, не отрывал взгляда от уходившей в горизонт лесов трассы.

– Просто так странно, – ответила Октябрина, снова невольно зацепившись взглядом за большой голубой деревянный дом, – в этих домах же кто-то раньше жил, а сейчас никого. Людей нет, дома стоят… Глупо звучит.

– Да нет, я понимаю. – Арсений направил на себя решетку «климата». – Грустно смотреть на то, как вымирают целые деревни. Мы будем проезжать село, там даже церковь есть, а живет два человека. Два человека на несколько километров вокруг! С ума можно сойти.

– Два человека? – прошептала Октябрина и поспешила направить на себя вторую решетку климата, чтобы сделать хоть какое-то движение. – И как же они там живут? Там же ни магазинов, ни дорог.

– Живут как-то, – задумчиво ответил Арсений. – Мы как-то с Борей помогали там бабушке одной дров наколоть. Так, просто мимо проезжали, а она на лавке у дома сидела, рукой помахала. Мы не стали уезжать, мало ли что случилось. Они там такие, жаловаться не привыкли. Говорила нам, что вот, у нее все есть. Рассказывала нам, как они церковь возрождали. Им же, как она говорила, нужно на праздники куда-то ходить. Так они в полуразвалившейся церквушке с соседями из другой деревни икон, фотографий каких-то принесли, ведро с песком поставили, чтобы туда свечи ставить. Следят, приходят на каждый праздник. Даже не представляю, откуда у них столько сил бороться со смертью. Весь мир словно хочет, чтобы они уже умерли, перестали стараться чинить дома, обустраивать быт так, каким он был десятки лет назад, когда деревни еще жили. А они назло всему свету живут.

Октябрина улыбнулась.

– Да уж, у этих бабушек есть, чему поучиться.

Арсений задумался, но улыбнулся и кивнул. Он сделал радио погромче и гипнотическая музыка с Полининого диска наполнила машину.