Выполнять и лукавить. Политические кампании поздней сталинской эпохи

Сохранение военного положения на заводах, включая наказания за «трудовое дезертирство», тесно связано с культурными характеристиками послевоенной повседневности. А. Чащухин описывает на примере Молотовской области, как пространство городского рабочего барака разрушало сельскую модель культуры его обитателей. Однако он отмечает, что и городская культура при такой скученности проживания не могла сформироваться, поскольку «частная жизнь объективно не могла здесь стать реальностью»[203]. При такой организации городского пространства применение законов военного времени на заводе влияло на все структуры повседневности.

Культура военного времени была сродни традиционной модели культуры, в которой общество жестко делилось на сословия, а права и привилегии принадлежали только высшим сословиям, имевшим право в том числе распоряжаться трудом и даже жизнью низшего сословия. Начальники (хозяйственная и партийная номенклатура) в такой культуре занимали место высшего сословия. О. Лейбович описывает, как отличался образ жизни начальников и рабочих в послевоенные годы: «Мимо изможденных, дурно одетых рабочих проезжали в автомобилях большие начальники – румяные, сытые, под хмельком… своих подчиненных в машину не приглашали»[204]. Он де лает вывод о том, что «видимый контраст жизненных условий порождал у рабочих чувство протеста» и социальную напряженность, которая выражалась в том числе во множестве анонимных писем в партийные и карательные органы[205].

Исследования советской послевоенной повседневности раскрывают существовавшую в обществе социальную напряженность. При этом к старым конфликтам добавились новые, связанные в том числе с закреплением работников на эвакуированных предприятиях. Эти конфликты проявлялись в «дезертирстве», падении трудовой дисциплины, в массовых жалобах, обращенных к региональной и центральной власти.

Молотовская область, с одной стороны, была типична для индустриальных районов страны как область с развитой тяжелой промышленностью, полностью милитаризованной, подпадавшей под действия указа 1941 г. о «дезертирах»[206]. С другой стороны, Прикамье отличалось особо крупными масштабами преследования рабочих – «дезертиров». Д. Фильцер приводит данные о том, что «за самовольный уход с предприятий» по стране в среднем на организацию приходилось 10–20 % наказанных работников[207]. А в Молотовской области, например на Чусовском металлургическом заводе, были массово осуждены 2338 рабочих, что составляло 27,5 % общего числа рабочих всего завода[208]. Масштабы наказаний видны и при сравнении цифр, которые приводит В. Земсков. Он пишет, что по всей стране в 1947 г. в связи с нарушением Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений»[209] было осуждено 215 679 человек[210]. А на предприятиях Молотовской области в том же 1947 г. в связи с данным Указом осуждено 28 648 человек. Это примерно 13 % всех осужденных по СССР[211].

Отношения начальников и подчиненных, как и жизнь рабочих, в 1946–1953 гг. можно назвать военными. Несмотря на завершение боевых действий на фронте, война продолжала влиять на жизнь прикамского рабочего. Даже терминология в документах той эпохи показывает преемственность с военным временем: «дезертиры с предприятий» вместо прогульщиков, «дисциплина в отделе» вместо норм и отношений, «пайки», «нормы хлеба», «карточки», «одежда по разнарядке» вместо обычных покупок, «объекты» вместо места работы, «мобилизация» вместо приема на работу.

В послевоенные годы сохранял свою силу принятый в преддверии войны Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений», согласно которому опоздания, прогулы и самовольный переход рабочих с одного предприятия на другое серьезно карались. За самовольный уход с работы народный суд мог вынести приговор о тюремном заключении сроком от 2 до 4 месяцев. Прогул без уважительной причины карался исправительно-трудовыми работами по месту работы на срок до 6 месяцев с удержанием из заработной платы до 25 %[212]. При этом начальники учреждений, покрывавшие прогульщиков или принимавшие на работу тех, кто «самовольно» перешел к ним с другого предприятия в годы войны, сами стали подвергаться судебному преследованию[213].