Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров

ТАРАСОВА. Потому что тебя это не касается… Нет, Паша, тот охотник не чета тебе. Ты еще мальчик. Ты еще думаешь — как красиво летит, какое у нее оперение… как горько рыдает… Разве это женщина рыдала над рекой? Это добыча чья-то… А тот… Тот живет охотой. Для него удачно выстрелить влет, или как там называется, — такое наслаждение, что он ради этого душу продаст…

ГОЛИЦИН. Ты преувеличиваешь. Он стареет и…

ТАРАСОВА. Он моложе тебя по чувствам.

ГОЛИЦИН. Спи. Ложись и спи. Ты устала. Ложись на матрац.

ТАРАСОВА. Нет. Я лучше на лавочке. Положу голову тебе на колени… Чтобы ты не ушел…

Ложится, засунув руки в рукава шубки. Закрывает глаза.

ТАРАСОВА. А ты мне что-нибудь рассказывай… из жизни птиц…

ГОЛИЦИН. Когда я был помоложе, я писал стихи…

ТАРАСОВА. Плохие?

ГОЛИЦИН. Хорошие… и мне казалось, что это не я пишу, а кто-то водит моей рукой…

ТАРАСОВА( сонно). Значит, хорошие…

ГОЛИЦИН. Но я их никому не показывал и сжег лет пять назад. А лучшие почему-то забыл. Помню только строчки.

ТАРАСОВА. Прочти…

ГОЛИЦИН. «Я так помню тебя, что в минуту глаза влажнеют. И сгорает дыханье. Но знать я тебя не хочу. Я, посеявший время, отвеял тебя, я отвеял, чтобы колос валился от сока и бил по плечу…»

Пауза.

ТАРАСОВА. Дальше.

ГОЛИЦИН. «О, свобода, твои целомудренны губы. И признанья твои, и признанья я пью наугад. За стеснение жить, за счастливый удел однолюба, за ночного дождя перестук, за ветвей перекат…» ( Пауза, шепотом.) Спишь?

ТАРАСОВА( по-детски, сонно). Не-а…

Засыпает. Голицин сам борется с дремотой. Голова то резко падает, то поднимается. Он не замечает, как в одно из окон за ним пристально наблюдает Дилленбург. Наконец, случайно водя сонным взглядом по сторонам, Голицин замечает его и резко вздрагивает. Дилленбург широко, полным оскалом улыбается ему.

Затем входит, садится на соседнюю скамью.

ДИЛЛЕНБУРГ( шепотом). Спит?

В дальнейшем говорят тихо.

ГОЛИЦИН. Вы действительно какой-то шайтан, Юрий Ильич.

ДИЛЛЕНБУРГ. Не надо острить. Я не люблю этот современный стиль.

ГОЛИЦИН. Тогда зачем вы снова появились?

ДИЛЛЕНБУРГ. Зачем вы воспользовались ситуацией? Вы же прекрасно знаете, что эта женщина не для вас. Это низко — пользоваться чужой бедой и… грубыми руками ломать все.

ГОЛИЦИН. Это, видимо, называется, стрелять поднятую другим дичь.

ДИЛЛЕНБУРГ. Не знаю, как это называется на вашем языке. Кто вы по профессии?

ГОЛИЦИН. Шофер.

Пауза.

ДИЛЛЕНБУРГ. Только не отказывайтесь сразу. Не играйте в непосредственность. Вам не двадцать лет. Подумайте, прежде, чем отказаться. Хотите ездить в ФРГ, во Францию?

ГОЛИЦИН. Кто не хочет? Все хотят.

ДИЛЛЕНБУРГ. Я помогу вам устроиться на международные перевозки.

ГОЛИЦИН. Спасибо. Это интересно.

ДИЛЛЕНБУРГ. Не иронизируйте. В вашем возрасте уже выбираешь что-то одно. Вы не можете жить в одном месте. Это тот же наркотик — перемена мест. Соглашайтесь.

ГОЛИЦИН. Действительно, это интересно.

ДИЛЛЕНБУРГ. На честное слово вы, конечно, не поверите.

ГОЛИЦИН. Почему? Вам — поверю.

ДИЛЛЕНБУРГ. Что ж, тем лучше. Я почему-то думал, что в таких людях, как вы, враждебность становится принципом и условием самоуважения. Я рад, что вы не держите зла.

ГОЛИЦИН. И вы не держите.

ДИЛЛЕНБУРГ. Что она для вас? Ну, влюбленность, встреча, подарок судьбы. Вожделение, в конце концов. Ведь ситуация как раз подстегивает вожделение. Загляните в себя, отбросьте то, что я назвал, и вы убедитесь, что это не любовь. Не то единственное, ради чего только и стоит жертвовать, терпеть лишения, даже умирать. Это для меня она — все. Без остатка.

ГОЛИЦИН. Я понимаю, Юрий Ильич. Я все это понимаю, хотя и думаю, что вы упрощаете меня. Но ведь она не хочет оставаться с вами, вот что.

ДИЛЛЕНБУРГ. Нет. Не может быть.

ГОЛИЦИН. Снова вы заклинились на этом.

ДИЛЛЕНБУРГ. Я все это предчувствовал… Я все это знал… Я знал, что будет какой-то срыв… Разве дело в моей жене и дочери? Я давно там не живу: юридические и материальные связи. Хотя… мне жалко жену, она страдает, и я не могу перерезать отношения… Это очень больно… Не в этом дело. Я слишком много ей даю. Я даю всего себя, без игры, без какой-то позы… Может быть, это слишком много, слишком тяжело для нее… Она просто надорвалась…

ГОЛИЦИН. Мне это… неприятно слушать.

ДИЛЛЕНБУРГ. Ну, хорошо. Тогда посоветуйте что-нибудь. Я никогда не был в такой растерянности!