Выпусти птицу!

Явив площадям содержание в формах,

парят сексуальные героини,

как памятники

на гигантских платформах!..»

П: «И все-таки это есть Революция –

в умах, в быту и в народах целых.

К двенадцати стрелки часов крадутся –

но мы носим лазерные, без стрелок!

Восхищенье Терпсихорой –

сочетанье с „Пепсиколой“.

Я – попутчик

Научно-технической революции.

При всем уважении к коромыслам

хочу, чтобы в самой дыре завалющей

был водопровод и движение мысли.

За это я стану на горло песне,

устану –

коллеги поддержат за горло.

Но певчее горло

с дыхательным вместе,

живу,

не дыша от счастья и горя.

И если для чрезвычайных мер

Революция потребует

одного чел. поэта –

я – ЧП НТР!..»

О: «С приветом!..»

П: «При этом

Скажу, вырываясь из тисков стишка,

всем горлом, которым дышу и пою:

„Да здравствует Научно-техническая,

перерастающая в Духовную!“»

Монолог читателя на Дне поэзии 1999…

Четырнадцать тысяч пиитов

страдают во мгле Лужников.

Я выйду в эстрадных софитах –

последний читатель стихов.

Разинувши рот, как минеры,

скажу в ликование:

«Желаю прослушать Смурновых

неопубликованное!»

Три тыщи великих Смурновых

захлопают, как орлы

с трех тыщ этикеток «Минводы»,

пытаясь взлететь со скалы,

ревя, как при взлете в Орли.

И хор, содрогнув батисферы,

сольется в трехтысячный стих.

Мне грянут аплодисменты

за то, что я выслушал их.

Толпа поэтессок минорно

автографов ждет у кулис.

Доходит до самоубийств!

Скандирующие сурово,

Смурновы, Смурновы, Смурновы,

желают на «бис».

И снова, как реквием служат,

Я выйду в прожекторах,

родившийся, чтобы слушать

среди прирожденных орать.

Заслуги мои небольшие,

сутул и невнятен мой век,

средь тысячей небожителей –

единственный человек.

Меня пожалеют и вспомнят.

Не то, что бывал я пророк,

а что не берег перепонки,

как раньше гортань не берег.

«Скажи в меня, женщина, горе,

скажи в меня счастье!

Как плачем мы, выбежав в поле,

но чаще, но чаще,

нам попросту хочется высвободить

невысказанное, заветное…

Нужна хоть кому-нибудь исповедь,

как богу, которого нету!»

Я буду любезен народу

не тем, что творил монумент –

невысказанную ноту

понять и услышать сумел.

Песнь вечерняя

Ты молилась ли на ночь, береза?

Вы молились ли на ночь,

запрокинутые озера,

Сенеж, Свитязь и Нарочь?

Вы молились ли на ночь, соборы

Покрова и Успенья?

Покурю у забора.

Надо, чтобы успели.

На лугах изумлявших

запах автомобилей.

Ты молилась, земля наша?

Как тебя мы любили!

Скука

Скука – это пост души,

когда жизненные соки

помышляют о высоком.

Искушеньем не греши.

Скука – это пост души,

это одинокий ужин,

скучны вражьи кутежи,

и товарищ вдвое скучен.

Врет искусство, мысль скудна,

Скучно рифмочек настырных.

И любимая скучна,

словно гладь по-монастырски.

Скука – кладбище души,

ни печали,

ни восторга,

все трефовые тузы

распускаются в шестерки.

Скукотища, скукота…

Скука создавала Кука,

край любезнейший когда

опротивеет, «как сука!».

Пост Великий на душе.

Скучно зрителей кишевших,

все духовное уже

отдыхает, как кишечник.

Ах, какой ты был гурман!

Боль примешивал, как соус,

в очарованный роман,

аж посасывала совесть…

Хохмой вывернуть тоску?

Может, кто откусит ухо?

Ку-ку!

Скука.

Помесь скуки мировой

с русской скукой полосатой!

Плюнешь в зеркало – плевок

не достигнет адресата.

Скучно через полпрыжка

потолок достать рукою.

Скучно, свиснув с потолка,

не достать паркет ногою…

«Мама, кто там вверху – голенастенький…»

* * *

«Мама, кто там вверху – голенастенький,

руки в стороны – и парит?» –

«Знать, инструктор лечебной гимнастики.

Мир не в силах за ним повторить».

Похороны Гоголя Николая Васильича

I. Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться…

Н. В. Гоголь. Завещание

I

Вы живого несли по стране!

Гоголь был в летаргическом сне.

Гоголь думал в гробу на спине:

«Как доносится дождь через крышу,

но ко мне не проникнет, шумя, –

отпеванье нелепое слышу,

понимаю, что это меня.

Вы вокруг меня встали в кольцо,

наблюдая, с какою кручиной

погружается нос мой в лицо,

точно лезвие в нож перочинный.

Разве я некрофил? Это вы!

Любят похороны витии,

поминают, когда мертвы,

забывая, пока живые.

Плоть худую и грешный мой дух

под прощальные плачи волшебные

заколачиваете в сундук,

отправляя назад, до востребования».

Летаргическая Нева,

летаргическая немота –

позабыть как звучат слова…

II

«Поднимите мне веки, соотечественники мои,

в летаргическом веке

пробудите от галиматьи.

Поднимите мне веки!

Разбуди меня, люд молодой,

мои книги читавший под партой,

потрудитесь понять, что со мной.

Нет, отходят попарно!

Под Уфой затекает спина,

под Одессой мой разум смеркается.

Вот одна подошла, поняла…

Нет – сморкается!

Вместо смеха открылся кошмар

Мною сделанное – минимально.

Мне впивается в шею комар,

он один меня понимает.