Вырь

Яровы олвы верят, что сорок раз сменит сын отца и будет властвовать (действовать? воздействовать?) жагал».

Дальше шли какие-то заклинания, их Саша бегло просмотрел. «Ты ходи, живи, верни себе боль, будь прям, один шаг, да твой…» Дальше шел сам Погодный реестр — длинный список атмосферных явлений, напророченных служителями культа Яро.

«Узнал жагал о своем предназначении. Был силен его страх, и оставил (!) он дождь и снег.

И от радости живота оставил (?) жагал сильную жару, от смутных мыслей жаркий ливень.

Кривы были мысли жагала — заглянет брань в окно. От кривых мыслей пронзил жагала холод. Брань, злость — ветер, топор (?).

Был жагал в тоске и темном страхе — оставил (?) дождь на долгие дни. Как увидал он дело мирских рук — стал Яро на миг ровен и ласков.

Вышел жагал на ровный путь. Узнал и радость, и злобу, в кривые мысли. И стал держать себя. И оставил (?) плодородные мирные лета. Ясен стал и добр к миру Яро. Но ходит, живет жагал…»

На этом месте кто-то тронул Сашу за плечо. Гляди-ка, Ксения Петровна. Да загорела, похорошела после отпуска, стрижку новую сделала. Саша решил, что потом дочитает, что там «жагал оставил (?)», и выключил терминал.

Рано начали желтеть пряди у белых деревьев, рано дожди смыли листья, рано высохли дожди и ударил мороз. Лес стал прозрачным и сухим. Мужчины принялись подновлять тын, стали чаще высылать дозорных в поле. В ясный морозный день, когда легко и круто поднялись дымы над крышами, прибежал дозорный с поля и ударил в бубен. Жены заголосили и стали собирать пожитки. А гонец кричал: «Идут люди от теплого ветра. Кони их сытые. Идут хорошо, быстро, снега нету, земля твердая. Люди это Большого Кнеся и носят кресты».

Под рев и блеяние скота всем миром укрылись в чаще. Девушки забрались под колючие ветки, поглубже, туда, где темно даже в самый яркий, день. Лага сидела, прижавшись к черному стволу прямой спиной, и напряженно глядела неизвестно куда огромными потемневшими глазами. Руки, по локоть испачканные глиной, она держала перед собой, раздвинув чуть согнутые пальцы. Рашка знала — ведунья смотрит в сторону битвы.

— На них кресты, — заговорила Лага, — они зовут наш мир прийти к ним и быть с ними.

— Хотят данью обложить! — зло вскинулась Рашка. — Уж все вятыши в соседних лесах платят дань Большому Кнесю, только наш мир противится. Наши боги нас берегут, наши олвы хорошо поют и щедро кормят богов.

— Нет, — Лага не отрывала глаз от неведомой брани. — Кнесь хитер, верно это. Но особенный его бог. Не всех девушек заставляет он стать женами. Есть у него божий невесты. Никто из мира не смеет протянуть к ним руки.

Лага перестала смотреть так страшно и принялась отколупывать глину с пальцев.

Рашка с ужасом отшатнулась от нее:

— Так нельзя! Истомится тело, не будет силы у земли.

— Их бог — новый бог. Он знает: преданный ему мир силен и будет силен, даже если иные люди от мира уйдут. Не боится этот бог, что мир его иссякнет. Говорили мне, что наши Яровы дни и братчины — страшный грех, две жены у мужа — тоже грех.

— А что такое грех?

— То, что угодно тому, кто с богом не говорит, а лишь животом живет. И еще… то, что слабому неподвластно, а сильный тем слабого корит.

Рашка слушала, приоткрыв рот, отчего губы ее расползлись и посерели. Как только Лага кончила, Рашка заголосила:

— Ой, мамушки! Спаси нас Яро-бог, спаси нас Дажбог, мамка Яга спаси! Оне клети наши пожгут. Мать-Сыра-Земля не даст больше вятышам дитятей! Рубашка моя травы не коснется, живот мой пуст будет, плечи мои опустятся! А-а-й! Не хочу!

Рашка проворно выскочила из-под колючей спасительницы, побежала, прячась за деревьями, к бугру, и там взобралась на высокое дерево. Стало видно тын. Та сторона, что к заходу, горела. Всадники пускали горящие стрелы. Вятыши кидались на всадников и скидывали их с коней. Стену поливали изнутри водой, растаскивали горящие бревна. Рашка разглядела и огромного среди маленьких людей Бородая Алтыма. Он кидался прямо в огонь и волок от огня на спине что-то большое и черное. Зоркая Рашка и Выря разглядела. Сперва с отрочами пускал он стрелы из-за тына, потом, как дрогнули всадники, отрочи вышли наружу и кинулись врукопашную. Здесь все смешались в брани, и можно было лишь видеть, что много осталось недвижных тел.

Рашка слезла с дерева и вернулась к Лаге. Та, опять выпрямившись, глядела перед собой.

— Жив ли Вырь-то? — едва отдышавшись, спросила Рашка.

— Тяжело Вырю. Рука колет, давят ноги, видят глаза. А воли себе не дай! Стучит кровь в висках — уйми, рвется крик истошный — заглуши, шепчи, губы кусай: помни!

— За что же ему такое?

— Вырь — жагал.

— Это пришлые олвы так велели? Нет… ты! Ты! Лага! Ты тогда олвов привела и на Выря указала! — Рашка готова была Лаге в волосы вцепиться.

— Сядь! — Лага мучительно сморщилась. — Жагал он, это так. Никто не велел, так бывает. Звери ли, птицы ли, люди ли. Олвы ищут жагала и ведут. Как не найдут его — беда.

— Как же олвы отыскали его?

— Я его разглядела, я вижу.

— А что как Вырь из брани не выйдет?