Вырь

Возвращался домой Саша отчаянно злым. В метро и электричке его постоянно преследовал запах мокрого мха: всех этих норок, песцов и лис, смоченных зимним дождем и пропитавшихся духом толпы. Но когда он вышел из электрички, оказалось, что уже подморозило, все покрыл хороший снежок, и поселок показался нарядным и чистым. Когда он брел по одной из тихих улочек, тщательно обнесенных глухими заборами, кто-то бросил в него твердым, видимо, долго мусоленным в горячих пальцах снежком, и попал прямо в лицо. Саша чертыхнулся. Где-то здесь, в проулочке была калитка на задний двор Рыжовых. Потер ушибленное место мягким снегом и ясно, кожей этой самой щеки, вспомнил другой снежок — рыхлый, колкий, жгучий, собранный когда-то из весеннего почерневшего снега. Тогда у Ольги была причина запустить в него снежок.

Войдя в свою комнату, Саша включил радио. По-прежнему продолжали говорить об «инциденте на орбите», но уже более спокойно и рассудительно.

За весну нарастили стены, подняли башни. Бородай Алтым сам чинил тын в том месте, где горел осенью. Лицо его зажило за зиму, следы ожогов побелели, а целая кожа растянулась и казалась очень тонкой. Глаза словно разошлись в стороны, не было ни ресниц, ни бровей, ни бороды. Но взгляд открылся, и не страшен стал, а странен и весел. Алтым таскал бревна в одиночку и никого не подпускал к месту своей муки.

Отбирал деревья Вырь. Он не просто ходил на порубку, а подолгу искал стволы, которые, как ему казалось, прикроют мир от бед. Подолгу он стоял возле деревьев в бору, водил пальцами по гладкой атласной коре, ощупывал ее между лохмотьями и рубцами. Топор врезался в подножье ствола, и, впрягшись, волоком, вятыши тащили их к тыну. Сам Вырь был ясен и спокоен. Он не жалел высоких деревьев и не радовался их оглушительному падению. Он искал то, что не могли найти другие, и олвы были довольны им. В середине лета вятыши отпустили отрочей и велели идти к холодному ветру, поглядеть на Кучково поле и городище.

Идти было неблизко, но не усидеть отрочам на месте, пошли. Рашка все глядела на Выря. А он отошел, привык. Опять стал весел, головой водил, словно бодался, уши горели. Рашке казалось, что и Вырь глядел на нее. Она прямила спину, выгибалась. А Вырь… то с Рашкой посмеется, то с другой, а особенно горазд был поесть. Раз на дерево залез, зацепился ногами за ветку, повис вниз головой, взял кусок мяса в зубы и принялся жевать. Думал — не пойдет, а пошло. Смешной стал Вырь: и простой, а не понять его.

Пошла с отрочами и Лага. Как-то вечером они вышли к быстрой речке. По берегам стоял негустой светлый лес, и много было полян, где цвели крупные белухи и синие колокольцы. Стали купаться. Рашка вошла в воду, и только коснулась спиной струи, полетела над рекой неведомо куда. И не гребла — а лишь слегка шевелила пальцами, словно рыба плавниками. Косы распустились и темной струей неслись рядом. Опомнилась Рашка далеко, очень уж хорошо ей было так лететь. Вылезла, встряхнулась — и пошла по берегу. Ветки царапали тело, но она все вспоминала добрую речную воду. Уже темнело. Подойдя к тому месту, где оставила рубашку, Рашка услыхала голоса из-за кустов. Пригляделась — Вырь и Лага. Сидят друг к другу спиной, тихо говорят. Рашка замерла, но не поверила сразу, нашла рубаху, натянула ее. В душе уж стало подмывать: поддень — не остановишь.

Когда совсем стемнело, все легли на колкие ветки, и быстро заснули, так намаялись за день, так сладко намаялись. Рашка знала, с какой стороны Вырь и Лага. Словно выросло у нее ухо. Хоть зажми его, а оно ловит да ловит шорохи. Нет, тихо. Нет, шорох. Нет, кап-буль, словно вода капает. Нет, тихо. Нет, лягуха шмякнулась… Сосед справа руку протянул. Жмется. Пусть его. Рука его прошла по Рашкиной ноге и коснулась пряжки под коленкой. За пряжкой надежно сидел острый нож. Рашка руку соседа скинула и приподнялась — нет Выря с Лагой, ушли.

Рашка выбралась из тепла спящих тел и подошла к просвету между деревьями. Вырь и Лага стояли у края поляны, а дальше, словно выросшие в ночи, тихо глядели на них желтоглазые белухи и нежные колокольцы. Рашка рванула бусы, нитка разорвалась, «реснички» рассыпались, остро заколола ссадина на шее. Кинувшись в чашу, провалилась в какую-то яму, да так и сидела там. Потом видит: вернулся Вырь, присел над угольями, обхватил голову руками, пошептал что-то, протянул руку, и запястье ожег углем. Не застонал даже, а вернулся ко всем и лег с краю.

На другой день отрочи встретили людей, по виду вятышей. Шли они в сторону теплого ветра, вели лошадей с поклажей. Лага подошла к ним и недолго говорила. Потом вернулась и сказала, что Большому Кнесю везут дань. Потом поклонилась всем и попросила отдать Дажбогу все ее браслеты и бусы, отдать мамке Яге все горшки, а девушкам — рубашки и ленты. А сама Лага пойдет с этими людьми в сторону теплого ветра и будет служить новому богу.