Выражение монашеского опыта

Но это еще не умное видение «ощущаемого светлейшего света, которое это треблаженное действие являет нам, приходя как бы в тонком дуновении». Свойства этого высокого состояния, согласно описанию приснопамятного старца, уподобляют его Божественной купели, которая омывает и очищает ум, совершенно изменяет все тело, смягчает сердце и усиливает те благие достоинства, что есть у человека, а также его горячность и ревность о Господе, вызывая у него неболезненные слезы любви. Таковы в общих чертах чувственно воспринимаемые действия благодати, которые на данном этапе удостоверяют подвижника и дают ему утешение. Это состояние, проявляющееся одновременно в уме и чувствах человека, сохраняется столько времени, сколько позволяет Божественная благодать, а затем, как говорит старец, «насколько пожелает богодвижимая сила, этот светлейший свет вновь скрывается». Тогда человек опять остается в одиночестве, рассматривая следы этого состояния, оставшиеся, подобно избытку хлебов[303], в его душе. В этом состоянии удаления благодати, как его ощущает подвижник, он напоминает мировара, который даже если и не занимается своим ремеслом и не прикасается к Миру, все‑таки сохраняет его запах, благоухая и без Мира. По словам старца, «ты остаешься один, словно бы помазанный благоухающим елеем». Этот вид удаления благодати не из‑за особой вины со стороны человека, но согласно боголепным судам спасительного Промысла Божия известен нашим отцам–исихастам, которые утверждают, что такое удаление благодати зависит от личности человека, времени и обстоятельств.

Для тех, кто не имеет соответствующего опыта, а лишь начинает учиться этому деланию, такое положение бывает болезненным, поскольку, согласно Писанию: «Аз же рех во обилии моем: не подвижуся во век… Отвратил же еси лице Твое, и бых смущен».[304] Грешный, помраченный и порабощенный страстями человек испытывает великое счастье, когда очутится как бы посреди рая и вкусит таинств Жизни Вечной и Воскресения мертвых. Когда же он внезапно обнаружит, что вновь облечен в «одежды кожаные»[305], то остается безутешным. Все в этом мире чуждо для него, ничто не дает утешения. Считая, что удаление благодати произошло по его вине, он достигает глубины смирения, так что слезы становятся для него хлебом день и ночь[306], и воздыханиями неизреченными он исповедуется и молится: «Просвети лице Твое, и спасуся»[307]. И Божественная благодать, подобно любящей матери, не замедляет снова утешить плачущего своим ощутимым явлением, влагая в его уста новую песнь: «Господи мой, Господи, растерзал еси вретище мое и препоясал мя еси веселием»[308].

Такой образ действия благодати, то являющейся, то удаляющейся, продолжается на данном этапе духовной жизни до той поры, пока подвижник не получит достаточной подготовки: слезы радости и счастья, вызываемые явлением благодати, сменяются у него слезами боли и горечи от ее удаления и отсутствия. Хорошо, если такой монах находится рядом с опытным старцем или, по крайней мере, каким‑нибудь близким человеком, имея возможность подробно исповедовать свое состояние, чтобы избежать будущих бед, которые должны последовать из‑за его неопытности и коварства бесов. Дело в том, что от усилий подвижника, сколько бы он ни старался, не зависят ни способ действия Божественной благодати, ни ее присутствие, ни отсутствие, разве что в том случае, если он — увы! — забудет о внимании и точном соблюдении своего распорядка, в то время как нужно потрудиться, чтобы вновь обрести прежнее состояние.

При нормальном действии подвижника и благодати к нему постепенно приходит преуспеяние. Человек возрастает, мало–помалу приобретая чувства, которые «приучены к различению добра и зла»[309], если только ему во всем сопутствует смиренномудрие. Но, к несчастью, здесь‑то и подстерегает его сеть. «Горе городу, царь которого юн», — говорит царь Соломон[310]. Это относится к молодой и неопытной душе, когда она получает избыточное богатство и забывает свою меру. С сатанинской изощренностью в уме укореняется мысль, что это является достижением его собственных способностей, которого другие по справедливости лишены из‑за своего нерадения! Хотя это состояние и считается, по сравнению с совершенством и бесстрастием, предварительным, однако оно кажется не малым и не ничтожным уму, который восстал из нечистот страстей и, купаясь в тихих волнах благодати, вкушает таинства Божественной любви.