Выше Бога не буду

Там же, на Чукотке, жила еще одна категория людей. Справедливость для них была самой сутью их жизни. Они приехали сюда не по своей воле, а под конвоем. Сначала из центральной России в столыпинском вагоне до порта Ванино, потом – пароходом в Магадан, а из Магадана они шли по Колыме, осваивая эти громадные территории и оставляя за собой разведанные недра и свои кости по всему северо-востоку. Их было много. Очень много. Точной статистики нет, сколько было заключенных. Неизвестно, сколько осталось в живых, но я их встречал. Это были удивительные люди. Совсем не уголовники, а весьма интеллигентные, приличного возраста. Они остались там из принципа: дальше послать их уже некуда, на родине у них никого не осталось, а здесь все было ясно и понятно. Эти люди не боялись ничего. Совершенно ничего. У них в жизни уже был момент, когда они потеряли абсолютно все, к чему все мы обычно стремимся, чем дорожим. Они не смотрели в календарь. У них было только вчера, сегодня и завтра. А что будет послезавтра – не известно, так далеко они обычно не заглядывали.

Я встретил одного старика, отсидевшего в лагерях 30 лет. Мы познакомились с ним в музее. Его приятель, тоже старик, был директором этого музея, и он любил туда приходить. Часть экспонатов он принес в этот музей сам. Я периодически заходил туда – мне было интересно рассматривать находившиеся там экспонаты. Там были разные вещи, но основная экспозиция была связана с минералогией и с открытием месторождения рассыпного и рудного золота. Старик подошел ко мне, когда я рассматривал огромные бивни мамонта. Он рассказал мне историю их находки и даже указал место, где этого добра было столько, что самосвалами не вывезти. Позже, в очередном путешествии по реке, я нашел это место, где река, обваливая берега, обнажает древнейшие пласты, армированные костями невиданных зверей. Мы познакомились. Старик был честным и этим расположил меня к общению. На Севере все – приезжие. И первый вопрос незнакомцу: откуда ты и как сюда попал? Я рассказал ему свою историю и свой сон, в котором увяз в снежной массе посреди освещенного искусственным светом города.

Старик посмотрел на меня, как бы прицениваясь, достоин ли я выслушать его повествование: «Я тоже видел свой сон…» Решив, что можно, он продолжил свой рассказ.

– Я не видел снов двадцать лет. Еще в начале срока мне часто снился дом и родители. В моих снах они все больше молчали. Но потом и это прошло. Была постоянная усталость, и снов просто не было. Только движение век: закрыл – уснул, открыл – проснулся.

Но однажды, в 1952 году его отправили на машине из поселка Палатка в Омсукчан. Было лето. Он сидел в кузове грузовой машины с такими же бедолагами. Машина едет небыстро, дорога дальняя. Он уснул, и первый его сон был обычным: закрыл глаза – открыл глаза. Он уснул во второй раз, потом какая-то кочка на трассе выбила его из сна, но он вспомнил, что что-то видел. Старик мне рассказывал, а сам радовался так, как будто это было вчера.

– Так вот, я сидел и вспоминал, что же мне приснилось. И уснул еще раз. Снова ухабы – и я снова проснулся, но сон остался в памяти. Это был необычный сон. Я полетел. Полетел, как в детстве, полетел, как ребенок, все выше и дальше. Становилось все теплее и теплее, и рядом со мной тоже летели люди.

Он проснулся и стал еще и еще, снова и снова вспоминать свой сон. Ему, забывшему сны, это доставляло несказанное удовольствие. Он давно понял, почему они ему не снились. Не снились не только ему, а многим заключенным. Наверное, потому, что так легче пережить этот ужас. Ведь сон – это свобода, а возврат в реальность не каждая душа могла бы выдержать.

Вспоминая сон, он вспоминал все больше деталей, свою одежду, направление полета, окружающий его пейзаж, людей, появившихся в небе рядом. Сон он вспомнил, а вот истолковал неправильно. Он летел, а снизу, с земли, на него смотрели собаки. Ровно двенадцать собак, смотревших на его полет. Он решил, что жить ему осталось двенадцать дней. Он решил, что должно что-то случиться, и он, и другие участники его сна, умрут. Он думал очень логически: двенадцать собак – двенадцать дней.

Он приехал на место, сны больше не посещали его. Он отсчитывал каждый день, и за сутки до назначенного себе срока написал большое письмо. Засунул его в обрезок трубы, забил трубу деревянными чопиками с торцов, тщательно их просмолил и отнес подальше от реки – засунул свое «послание к потомкам» в расщелину в скале. В послании этом, кстати, не было ничего особенного. Фамилия, имя, отчество, место рождения. Имена родителей и сестры. Их даты рождения и информация о том, что он умер такого-то числа такого-то года. Как армейский медальон, только более тщательно изготовленный. На двенадцатый день ничего не случилось. Все шло своим чередом, работа с вагонеткой до изнеможения, тучи комаров и ежесекундное ожидание смерти. Это был самый жуткий день за все время его огромного срока.