Выше, чем Боги. Инфузия

– Дурачок, – говорит она, так ласково, что я обмираю от счастья. И могу, лишь безмолвно, наблюдать, за быстро исчезающим в проеме двери, стройным силуэтом…

Я ясно слышу, что в холле, что-то происходит. Странно, ведь после «отбоя», наши комнаты становятся абсолютно звуконепроницаемыми и герметичными. Я сбрасываю одеяло, зачем-то хватаю с тумбочки яблоко и, не одеваясь, подкрадываюсь к двери. Странностей становится больше: замок не защелкнут! Это может означать, только одно: мне можно, тайно ото всех, войти…

4

… Умрия, находясь в «истории», отчетливо видит блеск его глаз в полумраке, ловкие и бесшумные движения, которые приводят его к письменному столу, невдалеке от…

А это, что означает?!! Умрия хорошо знает историю этого периода, но о подобном, она, и не слыхивала! Даже не предполагала, что такое возможно! В сильном волнении, она замедляет воспроизведение…

Кровать с четырьмя, выточенными под старину, деревянными столбиками по углам. Она ярко освещена. Две высокие подушки, белоснежная перина, одеяла не видать. Полупрозрачные, переливающиеся разными оттенками красного, занавеси подняты высоко. Не похоже, что при таком освещении, кто-то собирается спать.

Возле кровати трое. Наставница (кажется, так это тогда называлось), высокая женщина лет 45, одета в строгую униформу: узкая черная юбка ниже колен, черные непрозрачные чулки и такого же цвета, остроносые туфли на высоких каблуках. Светлые волосы туго стянуты назад, образуя пучок на затылке и обнажая верхнюю часть шеи. Нижняя треть ее, прикрыта белоснежным воротничком блузки, которая упруго обтягивает грудь немолодой женщины. («Очень мило, – усмехается, про себя Умрия. – 45-летняя наставница, для человека, в три раза старше ее, который выглядит на все 25!»).

Муж наставницы, одет неброско. В обычный, твидовый, домашний костюм коричневого цвета. Его функции, насколько помнит Умрия, были чисто хозяйственными. Ну и, разумеется, на работу, связанную с присутствием большого количества детей, брали, только проверенные, и специально обученные семейные пары. Ведь до окончания школы, нравы, царящие в поместье, были самыми строгими.

Но больше всего, Умрию поражает вид хозяйки поместья. Она стоит, между наставницей и ее мужем. Ее прическа высока. Лицо, от нижней кромки волос на лбу и до трепетно раздувающихся, тонких крыльев ноздрей, сокрыто за темным непрозрачным платком. Его ткань, настолько плотно прилегает к коже, что буквально, сливается с ней. Поэтому, можно смело сказать, что скрыты, только глаза. И это все! Нет, на ногах виднеются черные подвязки, но они, лишь подчеркивают, их стройность и, немного стягивая кожу, создают тот милый, самый верхний, промежуток, между кожей внутренней поверхности бедер; то неповторимое впечатление, беспомощной и доверчивой незащищенности, которое так будоражит мужчин.

Умрия наблюдает, как одна подушка сдвигается в сторону, а другая тщательно взбивается и помещается в изголовье, а на нее, мягко и бережно, укладывается голова хозяйки. Она покусывает, пухлые губы и широко разводит в стороны руки. На ее запястьях, затягиваются малиновые, шелковые петли. Их тянут к ближайшим столбикам и плотно привязывают к ним. Мужчина, подложив под затылок хозяйки руку, приподнимает ее голову. В правой ладони Наставницы, отсвечивает изумрудная пилюля. В левой руке – высокий бокал, наполненный прозрачной жидкостью. Богиня открывает рот, и таблетка сверкает уже на языке. Она делает два больших глотка из бокала. Утвердительно кивает головой. Прошла.

Настает очередь ног. Их тянут к столбикам изножья кровати так, что они ожидаемо, расходятся в стороны друг от друга. А вот, и щиколотки, тоже оказываются в малиновом обрамлении. Оно не такое нежное, что пленяет руки, потому что петли притягивают к столбикам, с такой силой, что тело оказывается, вытянуто в струнку, и замирает в классической позе Адама…

Но и это, еще не все… Вторая подушка, складывается вдвое, и Наставница, буквально, протискивает ее, в тот узкий промежуток, между ягодицами и периной, который создает ее муж, изо всех сил приподнимающий белые бедра. Теперь, щедро освещенное тело, не просто струна; это, особым образом, изогнутая струна; изогнутая так, что вершиной ее дуги является, отнюдь не голова, а те коротко подстриженные кучеряшки, которые постепенно распрямляясь, словно легким пухом обрамляют холм Венеры. Наставница, еще поправляет непослушный локон на голове хозяйки, одергивает, видимые только ей одной, складки постели, а ее муж, поднявшись на второй этаж и войдя в шикарно обставленную библиотеку, говорит двум людям, тела которых сливаются с темной обивкой кресел:

– Прошу вас, джентльмены.