Выше нас — одно море

Когда Тимофей доложил капитану, что матроса Шестова на судне обнаружить не удалось, капитан скомандовал:

— Лево на борт! Включить прожектор, давать ракеты! Пойдем назад, будем искать человека.

Тимофей поднялся на верхний мостик, где одиноко стоял большой прожектор. Прячась за его тумбой от ветра, включил свет и повел луч по поверхности моря. С крыльев мостика полетели белые ракеты. Одна, другая, третья… Ракеты взлетали и пропадали.

Судно медленно описывало циркуляцию, ложась на обратный курс. В свете прожектора Тимофей видел, как над бортом поднялась черная, в белой пене водяная гора и медленно стала уходить под днище парохода. «Таврида» вздрогнула и правым бортом вдруг рванулась по склону волны вверх, к ее вершине, кренясь все больше и все быстрее на левый борт. Тимофей крепко обнял руками тумбу прожектора, прижимаясь к ней всем телом. Ноги его скользнули по палубе мостика и повисли в воздухе. Тимофей глянул вниз и увидел там, под ногами, море… Оно было гладким и холодным, оно неторопливо колыхалось, словцо подзывая и приглашая в свои объятия. А судно кренилось все больше, и вода, казалось, все ближе и ближе подбиралась к мостику. Ужас охватил Тимофея, и он закричал, не в силах совладать со страхом.

— А-а-а!..

Наверное, еще через секунду он разжал бы руки, и — все, больше не было бы страха и не было бы Тимофея. Но судно взобралось на гребень волны и стало переваливать через ее вершину, кренясь на другой борт. Ветер, вырвавшись из-за волны, ударил прямо в лицо, ледяными ножами пронзил все тело и загудел, неся с собою тучи брызг. Одежда вмиг стала мокрой. Еще раз судно накренилось тяжко на правый, а потом на левый борт, и качка стала килевой.

Тимофей понял — поворот закончен, легли на обратный курс, и теперь судно пойдет по волнам. Ноги его прочно стояли на палубе, и он начал вращать прожектор, ведя луч вокруг судна.

По-прежнему взлетали вверх ракеты, но за ревом ветра и грохотом волн выстрелов не было слышно.

Сколько прошло времени — он не знал. Ему казалось, прошла целая вечность, когда на мостик поднялся боцман.

— Шестова нашли! — прокричал он.

— Где? — рванулся к нему Тимофей.

— Под кормовой лебедкой. Волной его туда затащило, и он застрял под барабаном.

— Жив?

— Живой. Старпом сказал, отлежится.

— Ну, слава богу. — Тимофей прерывисто вздохнул и вдруг почувствовал, как дрожат его ноги.

Он выключил прожектор и медленно опустился на мокрые доски настила верхнего мостика.

— Вставай, Андреич, капитан велел тебе идти в рубку. Там все собрались.

Тимофей виновато смотрел на боцмана, но подняться не мог.

— Ну-ну, не раскисай, давай помогу. Ну, раз, ну-ну, еще… Вот так, пошли… Это бывает.

В рулевой стояли капитан, его помощники, старший механик, радист.

Капитан закрыл лобовое стекло рубки. Стало потише.

— Пройдемте в штурманскую, — кратко сказал он.

Тимофей подумал: «Судовой совет собрал батя. Значит, действительно положение наше аховое».

Он равнодушно, словно во сне, слушал слова капитана о полученной радиограмме с предупреждением о нарастании силы ветра в этом районе до ураганного; о том, что старому пароходу, к тому же пустому, как барабан, с ураганом совладать будет трудно; что против волн машина не выгребет, а идти лагом к волне нельзя, судно может, опрокинуться. Дважды угол крена доходил до критического. Следовательно, остается один выход — идти по волне, то есть, прямым курсом на Новую Землю, до которой приблизительно семьсот миль. При ураганном ветре и большой площади парусности, да плюс своя скорость, до берега донесет суток через трое. Непосредственной опасности пока нет, но если ветер не стихнет — в конце пути может выбросить на скалы.

Потом забубнил стармех. Уголь очень плохой, жаловался он, один шпицбергенский. К тому же в бункера попала вода, уголь отсырел, плохо горит, кочегары не могут держать пар на марке; да и качает здорово — люди выматываются и не могут работать. И еще одно вызывает озабоченность — килевая качка. При килевой качке ходовой винт часто оголяется, выходит из воды, и машина «идет в разнос», могут перегреться подшипники, тогда заклинит вал и судно потеряет ход.

На жалобы стармеха капитан ответил, что механики на то и поставлены, чтобы не допускать такого положения, а как — это уже дело стармеха решать; но механики пусть не забывают: прошляпят подшипники — судно потеряет ход, станет неуправляемым, ветер развернет его бортом к волне — и волна в два счета опрокинет. Так что в этих условиях жизнь судна в руках машинной команды, и надо хорошенько разъяснить это людям.

Радист робко предложил дать в пароходство радиограмму с просьбой о помощи. Капитан отверг это предложение. «Моряки просят о помощи лишь в крайних случаях, — сказал он. — Зачем паниковать? В пароходство дадим объективную информацию о том, где мы, что мы, и куда вынуждены идти. С берегом связь держите непрерывно, радисту постоянно быть на рации. Вахты нести как обычно, подвахте быть на мостике, всегда готовой к действию. Штурманам с мостика не уходить, механикам находиться в машине. Вопросы есть? Нет? Хорошо, значит, решение принято, будем выполнять».