Выше нас — одно море

Бурмистрову тогда показалось, что «Пионер» прыгнул в небо, так содрогнулась палуба под ногами. Напоролись, видимо, на бродячую мину. А может, успела подлодка немецкая заминировать…

И до сих пор, стоит только закрыть глаза, Бурмистров отчетливо видит трещину поперек палубы от борта до борта… Она все расширялась и расширялась, и вдруг он понял, что нос судна попросту оторвало! Полубак отплыл от средней надстройки, неуклюже качнулся и прямо на глазах исчез под водой…

А Бурмистров стоял на мостике, онемевший от удивления и испуга, пока чьи-то руки не сунули ему спасательный круг и не столкнули в море… Он пришел в себя уже в ледяной воде. Оглянулся и ничего не увидел — не было ни носа, ни кормы парохода, все исчезло… Лишь волны били и били в лицо, накрывая с головой…

Хорошо, из бухты быстро пришел тральщик, выловил их, уцелевших, из воды.

А кто тем придет сейчас на помощь? Кто тех выловит из воды, когда «Таврида» переломится? Эх, Семеныч, это я послал тебя в такой рейс. Надо было. Я и сам бы пошел.

Коротко звякнул внутренний телефон. Бурмистров взял трубку, выслушал.

— Немедленно несите сюда! И не отпускайте их с волны! Сообщите, что на помощь вышли спасатели.

Он выхватил из рук радиста синий бланк радиограммы: «Широта… Долгота… сильное обледенение, крен шестнадцать градусов левый борт, откачиваем воду трюма, снежные заряды, ветер вест 10-11, море 9-10, трещина… Шуле…»

— Что трещина?

Радист виновато пожал плечами.

— Не прошло. Разряды сильные в эфире. Только это и удалось разобрать…

РАКЕТЫ НАД МОРЕМ

«Таврида» боролась с обледенением. Оно теперь стало для судна главной опасностью: каждая лишняя тонна льда, осевшая на надстройках, мачтах и вантах, ухудшала и без того плохую остойчивость судна.

Под тяжестью льда оборвалась антенна, и «Таврида» потеряла связь с землей.

Тимофею удалось поспать пару часов. Потом его подняли с постели, и он вместе с матросами ломом сбивал лед с фальшборта, с мачт, со стрел, с вант, с вентиляторных тумб на палубе. Но наросты льда вновь появлялись, и опять люди сбивали их ломами… А у второго трюма отгороженные брезентом от волн и ветра механики колдовали над трещиной. Они приволокли огромный дейдвудный ключ, наложили его на трещину, и сейчас там гудел и шипел сварочный аппарат.

Малым ходом, чтобы только судно слушалось руля, «Таврида» шла, обгоняемая тяжелыми волнами, покорно кланяясь каждой из них. Нос вверх — корма вниз, корма взбиралась вверх — нос целился в пучину. А когда вдруг мощный вал подкатывался сзади и вздымал «Тавриду» прямо на свой хребет, так, что нос и корма провисали, тогда становилось особенно жутко — начинали действовать могучие силы, разламывающие судно пополам. А тут еще трещина в палубе…

Тимофей не знал, сколько часов пробыл он на палубе, махая тяжелым ломом. Руки сначала ныли от холода, потом холод перестал ощущаться, а затем Тимофей уже не чувствовал рук — лом казался пудовым, и не было сил поднять его, хотелось бросить его, лечь прямо на палубу, и пусть окатывает волна: одежда и так давно насквозь промокла, и тело уже не чувствует холода. Но бросить лом было нельзя, лечь на палубу было нельзя, и надо было бить и бить по этим проклятым ледовым наростам, надо было двигаться, прятаться от потоков воды, надо было действовать, надо было спасать пароход.

И когда наступило полное изнеможение, когда стало уже безразлично — унесет тебя волна или нет, останешься ты жить или сейчас вот умрешь, Тимофея позвали на мостик к капитану.

Он бросил лом на палубу и пополз по трапу наверх — идти он уже не мог. Наверху, у теплого корпуса трубы, Тимофей долго лежал, с трудом приходя в себя. Сейчас для него не было на всем свете лучшего места, чем этот теплый кожух, который отогревал тело и возвращал силы.

Потом он поднялся на мостик, и вдруг сквозь визги и стоны ветра ему послышался ровный гул мотора. Тимофей насторожился. Да, да! Это гудят моторы самолета.

— Товарищ капитан, самолет! — закричал он, врываясь в рулевую рубку.

Шулепов стоял у открытого смотрового окна с погасшей папиросой во рту. Он недоверчиво посмотрел на Тимофея, и вдруг гул мотора послышался совершенно явственно и в рубке.

— Ракеты! — приказал капитан. — Скорее ракеты, любые!

Тимофей выхватил из гнезда ракетницу, выбежал на крыло мостика и начал садить вверх белые и красные ракеты. Налетел снежный заряд, жесткие снежинки зашуршали по мостику, и ракеты, едва вылетев из ствола, тут же бесследно исчезали в кромешной снежной тьме…

И еще раз услышали гул самолета, и еще стреляли ракетами…

— Нас ищут, — уверенно сказал Шулепов. — Туда и обратно пролетел самолет, значит, квадрат прочесывает. Да только ничего он не увидит — тучи почти за мачту цепляются.

Шулепов приказал Тимофею:

— Замерьте силу ветра и попробуйте взять радиопеленги. Надо поточнее определить наше место.