Выше ноги от земли

Долго ехать не пришлось. Он свернул на первом повороте. Проселочная дорога была прочно прикатана, а значит, впереди Илью ждала деревня, лесопилка или другое обитаемое место. Когда кончился асфальт, сердце забилось чаще. Руднев не мог объяснить, отчего это с ним, но предвидел, что едет верно.

Стороной собирались тучи – облака снаряжались шайками и все чернее, все злее шли к земле. Скоро он увидел, что по грунтовке идет человек. Машина догнала его. Это был старик, в руках он держал корзинку. Руднев скрутил окно, высунулся и крикнул:

– Дедушка, до деревни далеко?

Прохожий развернулся на крик и, напугавшись машины, попятился назад. Залатанный, застегнутый на две пуговицы ватник сполз с плеч. Старик сошел с пути и замахал, чтоб проезжали.

– Есть тут деревня? – повторил Илья.

– Есь. А те какая?

– Любая. Садитесь – подвезу, – сказал Илья, поравнявшись с прохожим. Старик с подозрением заглянул в салон. – Садись, дедушка.

Забравшись в машину, старик сел в центре заднего дивана и оглядел Руднева.

– А ты к кому? – спросил он.

– Ни к кому, – ответил Руднев. – Одного человека найти надо, то есть родственников его.

– Милиционер ты иль бандит?

– А на кого больше похож?

– Ну так-то… на порядочного.

– Врач я.

– Врач, ну!

– К нам в больницу мальчик попал. Тут недалеко его сбили.

– Бабку мою посмотришь, врач? – спросил старик, не слушая Руднева.

– А что с ней?

– Лежит.

– Давно?

– Не встает уж.

– Давно лежит, спрашиваю?

– С субботы. До того на карачках месяц ползала.

Илья кивнул. «Любая дорога ведет к больному», – сказал он себе.

Машина въехала на простор. Слева показалось кладбище. Голубые, серые, выцветшие кресты оборачивались на них с пригорка. За погостом была деревня, и сразу стало понятно, что это пустая и заглохшая деревня с некрепкими домами.

– Так что, не пропадали дети у вас?

– Мало их нонче. Раньше много бегало, – сказал старик вместо ответа.

– И никто не терялся?

– Помирать – помирали, а чтоб теряться…

– Много помирало?

– Почем мне знать, скольку? Один утоп в том лете. А недавно погорели вот…

– Кто?

– Пашка.

– Какой Пашка?

– Так Пашка Цапель. – крикнул дед, удивляясь, что Руднев не знает. – Он солярой слитой торговал.

– Дедушка, ну я же не знаю всех ваших Пашек.

– Так ты спрашиваешь – я говорю. Сгорел он. И дети с им. Стой! – дернул старик. – Вона его дом.

Руднев остановился у черного двора. И старик рассказал, как все было. Илья слушал затылком. Слова старика были неприятны, и от них под волосами бегали холодные муравьи. В горле стало сухо.

– А за поворотиком моя изба. Тама бабка лежит.

Илья вошел в дом, ожидая увидеть страшное обиталище умирающего человека и его самого, просящего смерти в смрадной, пожелтевшей постели. Он увидел другое. Старик оказался хозяином заботливым и усердным. Комната была чиста, светла и пахла печкой, а в углу, за печкой, лежала старушка.

– Болит у ей. Сильно. Днем губами чвякает и дышит-дышит, трудно так. А ночью стонет, как подстреленная. Я не сплю с ей. Выйду на двор или вон в баню пойду. Таблетку дам и пойду.

Старик протянул Рудневу пакет с лекарствами.

– Таблетки врач прописал?

– Ну! Врач тут один раз был. Давление смерил. Не едет больше к нам врач. Это я в аптеке взял. Попросил от боли – вот и дали от боли.

Руднев покрутил пакетик с лекарствами.

– Не помогает? – спросил он.

– А-а-а… – махнул старик. – Вхолостую.

– Ест как?

– Ись не хочет. И на горшок не идет. Только пухнет.

– Родственники в городе есть?

– А?

– Говорю, помощники есть? Дети? Внуки? Кто может ее в больницу отвезти?

– Сын ись… Тока он не с нами, да и сам больной…

Старик кивнул, замолчал о чем-то своем, и Руднев ждал, что тот даст ответ, но старик будто забыл их разговор, и с этой притворной рассеянностью он подошел к постели, на которой лежала его жена.

– Это дохтор. Дох-тор! – сказал он ей.

Руднев тоже наклонился над кроватью. Старушка открыла рот и произнесла, кажется: «Здравствуйте». Так Руднев разобрал, когда она трижды коснулась языком неба. Глаза ее, маленькие, были полны влаги, но смотрели ясно, и от глаз расползалась тяжелые морщины.

– Как вас зовут? – спросил Руднев.

Больная сглотнула набежавшую слюну.

– Катериной! – ответил за нее старик.

Руднев стянул одеяло. Он увидел почти растаявшее тельце, придавленное огромным животом. Старик отвернулся, отошел в сторону. Он ходил по комнате, проверяя порядок. Открыл форточку, потолкал в печи угли. Стал выкладывать из корзины какую-то рыжеватую шерсть.

Илья в это время возился с Катериной. Он послушал, как с натугой бьется сердце, помял вздувшийся живот, согрел опухшие стопы. Осмотр был прост и сводился к тому же смыслу, что и пустые занятия старика, – любым делом оправдать свою бесполезность.

Илья мог сказать много, но сказал пусто:

– Жидкость скопилась. Надо везти.

Старик поискал глазами, будто опять ничего не слышит.

– Забираю ее! – крикнул Руднев.

– Куда ж?

– В больницу.

– Да как? Ну… Ну! Куда ее везти? Не надо. – Он обтер рукой лоб, и на нем осталась полоска крови.

Тотчас Руднев увидел, что на столе, на газете, лежит заячья тушка, а над печкой растянута его мокрая шкура.