Выше ноги от земли

– Костю? Давно пора. Не знаю, чего ему у нас делать.

– Костя? Он сам так сказал? – переспросил Руднев.

– Да, сам.

– А что еще?

– Еще сказал, что не хочет иметь дела со слепыми бездушными сухарями.

Руднев цокнул языком. Как не вовремя она научилась так грубо шутить!

– Поговори с ним. Спроси, что он помнит.

– А вы чего?

– Он меня боится.

– Вас все боятся, Илья Сергеич.

– Это почему?

– Потому что вы злой. Рычите на всех. Ничего и никого не хотите замечать. Только этот мальчик вам и нужен.

– Маш. – Руднев почесал виски. – Ну, поговори? Вот, на… – Он протянул Маше модельку скорой помощи. – Дай ему. Пусть играет. Дай ему и спроси, пожалуйста, как звали его папу.

Илья вложил игрушку в холодную Машину руку. Маша сжала ее и то ли с досадой, то ли с печалью взглянула на Илью.

– А может, вы сами его боитесь?

– Не мели чепухи. Все. Шуруй давай!

– Сами шуруйте.

Он не заметил, как быстро она стала сильнее и строже. Не понимал, в какой миг перестала видеть в нем учителя. Уже в дверях Маша спросила:

– Илья Сергеич, скажите честно, вас нисколько не волнует, что я иду сегодня с Зазой в ресторан?

Глаза ее глядели теперь без печали и обиды. Они зорко следили за реакцией Руднева. Щелкнул вскипевший чайник.

– Ты хотела кофе, – сказал Руднев.

Маша исчезла. Он поглядел, как в чайнике успокаивается вода, потрогал зачем-то его горячий бок. Потом сорвал с холодильника стикер, на котором был записан телефон полицейского. В первый раз Илья перепутал цифры и попал на ворчливую тетку. Во второй раз ему удалось дозвониться, и в трубке забасил уже знакомый круглый голос капитана Бырдина.

– Доктор Руднев из детской областной.

– Кто?

– Врач из реанимации. По поводу мальчика, которого сбила машина.

– А! Ну?

– Сегодня переводим его в палату. Можете приехать и…

– Сегодня никак не могу.

– В общем, приезжайте, когда сможете. У меня есть для вас информация. Родни у него, скорее всего, не осталось. Но, похоже, я нашел людей, которые могли бы его знать.

– У них есть какие-нибудь претензии?

– Какие претензии?

– У людей этих.

– Не знаю. Понимаете, у него, скорее всего, было две сестры.

– Они иск будут писать?

– Я вам пытаюсь объяснить!

– Ладно, понял. Не о… р… и…

– Алло?

– Пр…

– Алло, пропадаете!

– Приеду – разберемся! Слышно, на?

– Кстати, его зовут Костя.

– Кого?

Осел. Осел.

Осел.

Из реанимации Костю перевели в хирургию. Освободившееся место заняла двухлетняя девочка, которую едва не убил пьяный отчим. Он шесть раз ударил ребенка вилкой, а сам лег спать. Девочку привез молодой полицейский. Она была завернута в одеяло, покрытое бурыми пятнами. Пока шла операция, полицейский сидел в приемном отделении, и одеяло лежало у него на коленях.

На новом месте Костя пугливо озирался на белые углы, облизывал сухие губы и ни с кем не говорил. Ни с кем, кроме Маши.

– Ну как он? – спросил Руднев, встретив ее в коридоре.

– Мычит.

– Что мычит?

– Папа умер. Ася умерла.

– Папу Пашей звали?

– Не знаю.

– Я же просил… А кто такая Ася? Его сестра?

– Да.

– А вторая?

– Кто вторая? Илья Сергеич, отстаньте уже. Что услышала – то и говорю. Мне пора домой.

– Сестра вторая. У него было две сестры.

– Почему? Почему я должна этим заниматься? Нате, возьмите! – Маша вернула Рудневу модельку скорой. – Не нужна она ему.

Илья взял теплую игрушку.

– Почему не нужна? – растерялся Руднев. Маша прошла точно сквозь него.

– Постой! – бросил он вдогонку.

– Что еще?

– Спасибо тебе. Может, завтра увидимся где-нибудь не в больнице?

Заведующий ОРИТа имел личный кабинет. Это была узкая комната без окон и воздуха, служившая раньше аппаратной. Теперь в ней теснились советский шкаф, рыжий стол, тумба со страдающим фикусом, два непрочных стула и сам заведующий – Матвей Адамович Шамес.

– Ас-саляму алейкум, Матвей Адамович! – Руднев вошел без стука, сел напротив. – Вызывали?

Матвей Адамович поднял густую черную бороду, вдохнул с запасом и свел перед собою в клин тонкие руки.

– И тебе здравствуйте, Илюша. Вызывал. О теме разговора ты, наверное, догадываешься?

Руднев покатал глаза.

– Если нужно скинуться на новое окно – я готов.

– Окно? Ах, да-да… Но речь не об окне. На тебя жалоба поступила. Можешь что-нибудь сказать?

– Чувствую сильнейшее угрызение совести. Можно идти?

– Ну, подожди. Почитай хоть, – заведующий протянул бумагу.

– Вот вам телеграмма от гиппопотама. – Руднев взглянул поверх листа. – О-о-о, нет! Там так много написано. Можно краткое содержание?

Бумага задрожала на весу.

– Пишут, что ты нагрубил и не пустил в реанимацию. И еще… – Матвей Адамович надел очки. – Отказал представителю правоохранительного органа в…

– Какого органа?

– Правоохранительного! Отказал в сотрудничестве, чем вызвал задержание следствия по делу о наезде на гражданское лицо.

– На лицо?

– Ты согласен?

– С чем? Никакого задержания я не вызвал.

– Илья, дорогой, вот претензия. – Заведующий сделал это слово таким мягким, что из него высыпались все согласные. – Спустилась от главврача! Я обязан на нее отреагировать. Давай вместе разберем ситуацию. Ты нагрубил полицейскому? Расскажи-ка все детальненько?

– Все, расходимся, Матвей Адамович.

– Нет, не расходимся! Выкладывай, что случилось?