Выше ноги от земли

Саша очень обрадовалась, когда узнала, что едет домой. В нынешнем ее состоянии радость отражалась в беглой улыбке, большая радость держала эту улыбку добрую минуту. Теперь, наулыбавшись, она дожидалась в палате, пока Илья и ее лечащий врач разбирались с бумагами.

– Вот выписка. Теперь подпишите заявление и можете быть свободны.

Леонтий Михалыч протянул Илье две ксерокопии. В выписке стоял код «F31.4».

– Расшифруйте. – Илья вернул бумагу.

– Тяжелый депрессивный эпизод на фоне биполярного расстройства личности.

Он не думал ничего больше спрашивать, но вдруг спросил:

– И что дальше?

Психиатр пожал плечами.

– Все зависит от нее. И от вас, – добавил он.

Врач стал заполнять рецептурный бланк, а Илья вдруг застыл, как парашютист, вдохнувший страшного воздуха из отворившейся двери самолета.

– Похоже на число пи, – сказал Илья.

– Что?

– Код диагноза. Тридцать один и четыре. Это почти как три и четырнадцать. Видите, только точку переставить.

Лаврентий Михалыч оторвался от рецепта и посмотрел из-под очков на Илью.

– Вы-то как себя чувствуете?

Ручка его, зажатая точно в клешне меж двух пальцев, застрекотала по столу.

– Прекрасно, – ответил Илья и поставил подпись.

Прыжок. Падение. Теперь страшный воздух был всюду: над ним, под ним, как дьявол, свистел по сторонам.

Бах!

Леонтий Михалыч поставил на рецепте печать.

Илья оказался в длинной галерее сияющих окон, уставленных горшками с однотипными длинноусыми растениями той же породы, что стояли в кабинете психиатра. Он прошел по коридору, переступая через лохматые тени цветов, пока не уперся в какую-то железную дверь, облитую белой эмалью. Понял, что шел не в ту сторону.

Он присел на один из трескучих стульев, сбитых рядком и стоящих здесь не меньше полувека. Стулья пошатывались. Ощущение падения все еще преследовало и кружило голову. Но теперь, когда диагноз был описан на бумаге и даже определен точным числом, когда рядом с ним стояла подпись и печать, Илья будто разбился о твердую и объяснимую правду. Темная хандра теперь имела название. Саша была больна. Серьезно больна.

– Тебе тоже не спится? – спросил сипловатый голос.

Илья заслонил глаза от света, чтобы рассмотреть того, кто стоял рядом. Первым, что он увидел, были руки с сеткой сизых вен. Тощие руки. Это был мужчина неясного возраста в спортивном костюме, бритый под быструю машинку. Мужчина глядел на Илью одним внимательным глазом, а вторым косил куда-то вдаль. Снулое лицо его, парализованное не то инсультом, не то релаксантами, стекало с черепа, и он будто старался удержать его, запрокидывая затылок и выставляя вперед нижнюю челюсть.

– Не спится? – снова спросил он и накренился вперед.

Илья поглядел на часы.

– Сейчас полдень.

– И мне не уснуть. Очень страшно здесь, – произнес мужчина неожиданно длинную фразу неожиданно юным голосом. – У меня дети.

– Ага, – сказал Илья.

– Меня дети ждут. Я и не курю поэтому.

– И правильно.

– Ты из какой палаты? Я из четвертой.

– Я врач, – ответил Илья, полагая, что этот ответ сократит разговор.

– М-м-м, – облизнул губы пациент из четвертой. – А дети есть?

– Нет.

– Это потому, что ты – сука.

– Что?

Стул под Ильей скрипнул. Мужчина дернулся, опустил взгляд на тонкие свои неуверенные ноги и, примеряя шаг к затертому линолеуму, поплелся прочь.

– Ты сука! – крикнул он, задрав голову.

Кончилась зима. Саша пребывала в подавленно-светлом состоянии. Колебания настроения все еще случались, но их амплитуда заметно сократилась. Депрессия превратилась в управляемую апатию, а приступы мании купировались спасительным литием. Саша жаловалась, что скучает по хорошему настроению. Под так называемым хорошим настроением имелось в виду ее беспечное безумие.

Литий стер, обезоружил болезнь. К весне Саша нашла работу в одной рекламной фирме. Суть ее заключалась в согласовании с заказчиками типографских макетов и поиске новых клиентов. Ей нравилось работать, появилась тяга к простому общению. Она начала изучать графические программы, чтобы в случае чего подменить дизайнера и внести незначительные правки в макет. Саша понимала, что все изменилось, но не понимала, насколько.

– Я хочу сохранить, что есть сейчас, – сказала она Илье, когда они гуляли по набережной.

К тому времени режимные прогулки, прописанные доктором, стали приятной привычкой.

– Кажется, ты делаешь успехи, и здорово, что ты ими дорожишь.

Они остановились. Саша молчала. Она повернулась к реке, стянутой льдом. Илья смотрел на Сашин профиль, на уголок тонкой улыбки.

– Очень бы хотела все сохранить! – повторила она, готовясь сказать не это.

– Отлично, отлично! – болванчиком кивал Илья.

– Я перестала пить таблетки.

– Но… Не надо этого делать!

– Надо! Я…

– Ты же сама сказала, что ты не хочешь перемен, – прервал он.

– Да, но…

– Нет! Ты продолжишь пить лекарства!

– О, как ты испугался!

– Ты же понимаешь, что это обманчивое чувство? Тебе кажется, что ты здорова, но на самом деле это работа лекарств.

– Если бы ты дал мне договорить!

– Нет-нет. Потерпи немного, не бросай.

– Я беременна.

Илья вытянулся во весь рост и как-то весь застыл.

– Вот! Теперь я вижу, что ты действительно наделал в штаны!