Выше ноги от земли

– Это правда.

– Мы их разделили. Каждому досталось по пять штук.

– И Фуфайке?

– Не-е-е… – Вера засмеялась. – Фуфайке я отдала свои. Мне не понравились. Они как червыри с глазами, бе.

– И она стала ходить по канату?

– Ага. Я думаю отдать ее в цирк. Фуфайка мечтает о цирке.

– Прости, а я-то подумал, что она бестолковая.

– Папа тоже ее не любит, потому что она спит на нем, и из-за этого он не может спать с мамой на кровати.

– Из-за Фуфайки?

– Да, она ложится на папу, и он уходит на кухню. Однажды он даже уснул в ванне.

Вера опять засмеялась.

– Какая гадина эта Фуфайка!

Руднев пошлепал себя по губам.

– Она не гадина! Просто папа ее не любит!

– Или она его. Так покажешь мне, как Фуфайка ходит по канату?

Вера подняла кошку над головой, стараясь поставить ее на бельевые веревки. Лапы кошки путались в них, и она, выпучив желтые глазища, старалась высвободиться.

– Ладно! – согласился Руднев. – Верю!

Но Вера не оставляла попытки. Трюк повторялся несколько раз и, как казалось ребенку, почти состоялся. Девочка отстала от бедной Фуфайки, когда та зацепилась за веревку когтем, повисла на ней, как стираный носок, а потом грохнулась на пол.

– Браво!

– Нет! Не получилось! – расстроилась Вера.

– Без креветок не хочет, – подтвердил Илья.

Ему нравилась Вера. Ее искренняя веселость. А может, она нравилась ему, потому что единственная говорила с ним и смотрела на него так легко и просто, как не могли взрослые. Они всегда видели, что стоит за ним, и говорили, посматривая за его спину.

– Да-а-а, – недовольно протянула Вера.

– Давай я куплю для Фуфайки креветок, и мы попробуем повторить.

12

Ему позвонили, назвали адрес. Илья приехал. Медсестра проводила до палаты. Она молчала, но было видно, что ей не терпится заговорить. Они шли по пустому, длинному коридору. Медсестра, идущая впереди и занимавшая, казалось, всю ширину коридора, то и дело оборачивалась на Илью и раздраженно выдыхала.

– Вы кто ей? – наконец не выдержала она.

– Муж.

– Хм, муж… И где вы были, муж?

– Давно она здесь? – спросил Илья, чтобы вывести чувство вины, которое он не хотел принимать.

Медсестра цокнула. Это значило… Непонятно, что значило. Давно или нет? Руднев догнал ее и переспросил:

– Когда она поступила?

– Третий день пошел. Сначала не говорила ни с кем. Потом попросила вам позвонить.

– Ясно, – ответил он, увидев, что медсестра стала мягче. Но он так и не понял, почему ему так важно одобрение этой женщины.

Саша сидела у окна. – Что ты делаешь? – спросил он. – Играю в снайпера. – И где твоя винтовка? – Вот, – она показала на маленькую черную точку на стекле. – Надо представить, что это – мушка, потом найти такое положение головы, чтобы жертва оказалась в прицеле. И… Пх! Стреляю. Как в детстве. Правда, тут во дворе почти никто не гуляет.

– Видимо, они тебя засекли. Скольких ты убила?

– Не считала. Я сижу тут целую вечность.

– Ничего, что из твоей винтовки я только что прикончил голубя?

Саша притянула Илью к себе и задергалась в плаче.

– Прости, – сказала она. – Я не знаю, что со мной творится. Давай ты будешь всегда рядом? Иначе я сдохну.

– Хорошо, – ответил он.

Успокоенная этой простотой, Саша перестала рыдать. Она повторила:

– Прости, я не знаю, что со мной творится.

– Надеюсь, мне не нужно объяснять, что теперь за ее здоровье ручаетесь вы, – начал психиатр.

Кажется, его звали Лаврентий Михалыч или Леонтий Михалыч. – Я бы не советовал прерывать лечение в диспансере. Но раз уж вы так решили, то несете за пациента полную ответственность.

Илья обвел глазами сероватые стены, стеллаж, заставленный красными папками, комнатные растения в терракотовых горшочках, пейзаж с одинокой горой на фоне пунцового заката, оформленный в неокрашенную рамку. Картину, похоже, писал верный пациент или, страшно подумать, сам доктор. На столе была выстроена очередь из слоновьих фигурок, только не от большей к меньшей, как положено, а наоборот: самый жирный слон брел позади и подгонял всю колонну. Хватало и других сувениров вроде настольных часов на мраморной подставке, которые дома держать невозможно, но и выбросить жаль. Эти вещицы придавали комнатке странный уют. Можно было бы представить подобный интерьер в тайном детском штабе, или куда там обычно дети сносят из дому все барахло?

В окно било солнце. С крыши на оконные отливы капал вчерашний снег. Лаврентий Михалыч в светящемся халате щурил один глаз. Илья тоже щурился, но не от света, от радостного предчувствия: он забирал Сашу домой.

– Раз вы так решили, – с нажимом повторил врач, – то должны понимать, что это не шутки. Да, кризис миновал, но…

Пошевелив очки с выпуклыми линзами, точно вправив в орбиты рачьи глаза, он обнаружил перед собой счастливого человека. Проверенные болевые приемы на нем не работали. Доктор отклонился в тень, голос его смягчился:

– Илья Сергеич, вы, кажется, говорили, что сами врач. Понимаете, конечно… Прогулки, режим. Режим – это архиважно! Лекарства, само собой, никто их не отменяет. С Александрой я провел беседу, но в первую очередь рассчитываю на вашу сознательность.