Выше ноги от земли

– В следочках там все время держалась водичка. Умойся, и пройдет, чиво у тя болит. Я водичкой сыну головку мыла.

– Он болел?

Катерина кивнула.

– И помогло?

– Лечилися, пока камышек не взорвали.

– Его в семидесятых взорвали, – сказал Федор. – В рамках борьбы партийцев с церковью.

– Взорвали, ну, – подтвердила Катерина. – Собрали по лесу камышки, каки осталися, да… да… – Ей не хватило воздуху, чтоб договорить.

– А как они получились на камне, детские следы?

– Знамо как, – отдышалась она. – Ангелочки на камню отдыхали.

Федор иронично хмыкнул. Почесал бороду.

– На самом деле, никто сейчас не скажет. Но есть версия, и мне она кажется правдоподобной, что следы люди выдалбливали специально. Считалось, что валун – это такая ступень для умерших детей, по которой они могут забраться на небо. Взрослые – уже большие, а детям без помощи никак. Сначала просто верили. Потом стали сами выбивать ямки – мол, вон следочек моего дитя появился, значит, оттолкнулся, значит, забрал его Бог. Самоуспокоение такое, чтоб с горя не тронуться. Затем, наверное, это превратилось в обряд. Знаешь, как христиане молятся за усопшего, чтоб ему открылись райские врата? Ну вот и тут… Люди долбили след в камне и боялись, что без этого неприкаянная душа не сможет покинуть землю.

Машина свернула. Опять они ехали жидким лесом, солнце давно оторвалось от земли и рябило в просветах. Под колесами гремела дорога, хрустел камень, на заднее стекло летела грязь. И лес становился все темнее и сходился будто ущельем, тоже гудел и перестукивался внутри. Руднев ждал того момента, когда машина выскочит на свободу, в ровное поле, а там уж – деревня.

– Вообще-то зря они его… Зачем надо было взрывать? – говорил сам с собой Федор.

В салоне было душно. Старушка мерзла. Руднев врубил печку, и теперь внутри стоял сухой и твердый воздух. Хотелось скорее доехать, скорее отдать больную.

Они выбрались на свет и ехали по полю, которое показалось Илье не таким просторным, как в прошлый приезд. Впереди была деревня, сизонькая, низкая, как всякая русская деревня. На том же месте, сразу на въезде, высилось кладбище с тонкими голубыми крестами, которые на белесом солнце казались почти прозрачными. В зеркале Руднев увидел, что старуха опять глядит на свои родные кресты. Они подкатили к дому. Встречать машину никто не вышел.

– Приехали, Катерина, – Федор обернулся на старуху. – Дом!

Руднев постучался в дверь. Шевельнулась на окне занавеска, пискнули петли. Во двор без шапки, в накинутом только на плечи ватнике выскочил дед. Затявкала где-то собака. Больную вытащили. Она, оттолкнув всех, прошлась к дому. На полпути встала, прислонилась к завалинке. Старик стоял над ней и торопил: простынешь, иди уж, простынешь! Катерину взяли под мышки.

Внутри они расселись, только Федор стоял у стола, выставляя на него какие-то пузырьки, пиалку, похожую на ракушку, Евангелие, свечи. В избе трещала печь и было душно, как в машине. Над печью висела новая шкура, плохо зачищенная, и на ней свернулись кровяные ошметки. Федор накинул на плечи белую епитрахиль, расправил и пригладил сияющие золотом ленты. Сверху надел крест. Руднев не мог оторвать взгляда от шкуры над печкой, внутренний блеск которой был похож на церковный лоск епитрахили.

– Ну что, готовы помолиться? – спросил всех Федор.

Руднев вышел. Через какое-то время за ним вышел старик.

– И чего с ей? – спросил дед. – Вроде как шевелится, а?

– Готовьтесь, – ответил ему Илья.

Старик агакнул.

– Курить нету? – постучал двумя пальцами по губам.

К пальцам его темным прилип клочок газеты.

– Я не курю.

– Да и я уж давно…

– Дедушка, вы в Париже не бывали?

Старик поглядел на Руднева, как на дурного. Илья отмахнулся, слез с крыльца.

– Я пройдусь?

– Пройдись, чего мне…

Илья вышел из калитки, завернул за угол и направился ко двору, где чернели останки сгоревшего дома. Он слышал, что старик идет следом, но шага не сбавлял.

Дед догнал, когда Руднев осматривал пепелище.

– А как вы на зайцев охотитесь?

– Я не охочусь, – ответил старик. – Мне не угнаться, и собаки давно нет.

– А как же?

– Капкан.

– Все равно же охота.

– Да это ж разве охота? Это лов. Так, чтоб самому не заржаветь, ну да на жрачку немного.

– А шкуры зачем?

– К спине их хорошо. Обмоташься, и вроде как отпустит.

– И много у вас капканов?

– Да ну…

– А другие охотятся? – не отставал Илья.

– Неа. Раньше ходили. Теперь угодьев нету, местные постарели.

– А летом?

– Летом за черникой ходют. Грибы берут. Но то летом. Сейчас лес пустой.

– А кто-нибудь может в лесу жить? – спросил Руднев и заглянул старику в глаза.

Старик сощурился. Вздохнул со слюной.

– Да кто? Кто-о-о?! – крикнул он. – О-о-о, придумал. Кому надо?

И так посмотрел, что Илья опять почувствовал себя дурачком. Мотнул головой.

– Ладно, – сказал он и пошел на пепелище.