Выше ноги от земли

И его послушали. Силуэт за дверью качнулся. Он стал разлагаться в стеклянных ячейках. Скрипнули, как и прежде, петли. Утек свет. Руднев сделал три медленных шага. Потом он с силой толкнул дверь ногой и рассек бутылкой пустой сумрак. Он пробежал по коридору и прилип к дверному глазку. Яркий свет ожег зрачок. Снаружи было пусто. Руднев приложил к двери ухо, ожидая услышать шаги, сбегающие вниз. Но слышал только свое дыхание. Он проверил замок. Тот оказался заперт. Тогда Илья отрыл дверь и выскочил на лестничную площадку.

Из перевернутой бутылки падали винные капли. Бетон холодил ступни. Лампа урчала под потолком, и о ее молочный плафон билась последняя муха.

Руднев спустился на один пролет. Он внимательно осмотрел бутылку, будто обвиняя ее взглядом. Потом выкинул свое глупое оружие в зев мусоропровода и содрогнулся от грохота, с которым оно нырнуло вниз. Вытер с ладоней мерзкий пот. Глазами сосчитал бычки между рамами и горящие окна дома напротив. В ночи окна горели нужно и трезво. «Надо было включить свет, – подумал Илья, когда взглянул во мрак дверного проема, в который ему предстояло вернуться. – Просто показалось. Какая ведь гадость! Надо было сразу зажечь свет».

Федор отвернулся к стенке. Рядом лежала Ольга, и он знал, что она не спит. Федор вжался в подушку и старался не шевелиться. Тяжелое одеяло, которое было у них одно на двоих, душило его, рука затекла, и он мечтал повернуться на другой бок, но не хотел увидеть глаза жены. Он слышал детское сопение на соседних кроватях и злился – неужто цуцики не могут спать тише! Он злился, что не может встать без повода, и искал этот повод. Вот счастливые люди – курильщики. Всегда могут выйти и днем, и ночью – и никто их не спросит. А тут поднимешься форточку открыть – куда? зачем? лежи!

Он чувствовал, как онемело плечо и как чешется затылок от Ольгиного взгляда. Федор знал, что она видит его плохим мужем и отцом. А он совсем другой, только устал так, что не может спать. Внутри от нетерпения крутило кишки. Все теснее становилось его большому телу. «Господи, даждь ми терпение… – попросил он. И сам себе ответил. – Любовь долготерпит». Пред ним стена, а за спиною камень. Любовь ли все это?

Федор придумал встать и выйти, будто захотел помочиться, и посидеть немного в ванной. А лучше было бы выйти на лестницу или спуститься во двор, подышать хоть чуть-чуть. Отчего человеку всегда можно выйти покурить, но нельзя уйти подышать? И Федор повернулся. Ольга и правда не спала, правда глядела на него, но, как только они оказали лицом к лицу, она закрыла глаза.

В высвобожденной руке закололась кровь. Федор подождал, пока пройдет, скрипнул и перелез через Ольгу. Он вышел из спальни. Ничего не сказала. Ничего! Почему не спросила, куда он? Не любит точно.

В подъезде что-то грохнуло. Федор приоткрыл дверь и увидел Руднева. Тот стоял на пролет ниже и глядел бешеными, непонимающими глазами то на Федора, то на порог своей квартиры.

– Чего гремишь?

– Федя, я, кажется, того.

– Чего – того? Перебрал?

Федор обулся и вышел в подъезд. Прихлопнул дверь.

– Мерещится всякое.

– Что?

– Ну вижу там… чего вроде нет. – Руднев будто бы одумался говорить. Потряс перед собой ладонью, словно прогоняя невидимку. – Забудь. Приснилось.

– Это к тебе бесы ходют, – сказал Федор.

– Иди ты.

– Бесы, бесы, я тебе говорю.

– Так прогони их! Крестом своим помаши!

– Это тебе самому их гнать надо, не мне. Демоны всюду преграды куют человеку – им ненавистна святая дорога во храм.

Муха стучалась в лампу. Илья смотрел на соседа с вежливой скукой.

– Кончай ты со своей Библией. – Он поднялся и заглянул в свою квартиру. – Мне завтра помощь нужна. То есть старушке одной. Помирать собралась.

– А что нужно? Пособоровать? – спросил Федор.

– Тебе лучше знать. Чего вы там обычно с бабками делаете?

Федор кивнул:

– Ладно. А ехать куда?

– Деревня Каменка.

11

Дорогу он уже знал, но боялся пропустить поворот. Ехал не быстро, то и дело приподнимаясь над рулем и вглядываясь в дорожные приметы.

– А староверов у вас много? – спросил Федор у старухи. Он сидел рядом, на переднем пассажирском кресле, Катерина сидела сзади. Она опять не стала ложиться. Лицо ее было желтым и неподвижным.

– Катерина?

– М-м-м?

– Староверов у вас в деревне много? Деревня-то у вас староверская.

– Есь.

– А ты точно не из них?

– Не, я их не люблю. Зандравные они все.

Федор теребил бороду. Тишина не нравилась ему, и, ненадолго отстав от старухи, он опять вернулся к ней с расспросом.

– А камень видела?

– Ну… Была у то́ва камышка.

– Какого камушка? – спросил Руднев, удивленный, что старуха сразу поняла, о чем речь.

– Да тут в лесу когда-то лежал.

– Спасибо, Федя, объяснил.

Старуха наклонилась вперед и сказала:

– Святой камышек. Детские следочки на том камню.

– Камень-следовик, – уточнил Федор.

– И зачем он, этот камень?

– Сперва был языческий алтарь… Но у нас все смешалось. Местные культы и православие. Поэтому к камню ходили все кому не лень: и молиться, и лечиться. Даже часовенку поставили рядом.

Старуха заерзала.