Выше ноги от земли

– Я не мог выбрать, предать тебя или предать папу. До ночи сидел на пороге и смотрел на этот блядский ключ, которым ты запер дверь. Отец то орал, то просил, то плакал. И я его впустил.

– Чего ты паришься? Ты был мелкий. Рано или поздно он все равно бы проник в дом.

– Неважно, – сказал Руднев. – Это был один из самых сложных выборов в моей жизни. И сейчас я думаю, что поступил правильно. Хотя, когда я открыл, отец оттолкнул меня и сказал, что я иуда и мелкая сука. Он был очень несчастен, понимаешь?

– О-о-о! Несчастен!

– И глубоко болен.

– Слушай, если ты запел эту песню, чтобы я тебя пожалел, хер тебе без масла. Иди по стопам папки. Жри водку. Только хоронить тебя, как и этого алкаша, я не буду. И нянчиться с тобой тоже не собираюсь! Я сваливаю.

– Куда? – потупился Руднев.

– Здрасте – до свидания. В Питер! Я же тебе говорил.

– А работа?

– Заявление на подписи.

Руднев порылся в размякшем мозгу. Ему вспомнился их недавний разговор. Недавний? Прошел будто год. Какой сегодня день? Который час? Он покосился на часы – опять стоят.

– Ну что ж, вперед… Катись! – сказал он Зазе.

– И ты думай, Илюх. Не буксуй.

– Я не могу. У меня здесь…

– Что? Могилки?

Кладбище лежало за тем тонким краем деревни, где земля была скуплена, но брошена, где остались лишь косые дома да сараи.

Он шел неторопливо, потирая лицо холодной рукой, потом просунул ладонь под пальто, поближе к горячему животу. Его знобило, ему казалось, что озноб от тумана или похмелья.

У кладбищенских ворот стояла бочка с водой. Он вспомнил день похорон отца. Песчаная площадка, две табуретки, взятые с кухни, на них – смолистый гроб. Из народа почти никого: был поп, с которым дружил отец, сосед, соседский сын и двое незнакомцев со сгоревшими шеями. Все позваны дотащить гроб до могилы. И был он, Илюша, совсем юный, в костюме, найденном в шкафу покойника, в торчащей парусом рубашке.

Он наклонился над папой, поцеловал венчик на лбу. Венчик прилип к губам, и Илья непроизвольно сплюнул. Потом поправил ленту. Гроб заколотили здесь же, перед входом. Так сказали ему: у могилки будет тесно. Но теперь-то он понимал, что все делалось по лени. Им всем неохота было еще раз останавливаться и молчать.

Когда сосед с сыном ушли, выпив водки и прихватив с собой ее остатки, батюшка, уже спокойно пьяный, перекрестив Илью и тяжело обняв его, единственно сказал про отца, что тот прожил неплохо. А после Илья остался один.

Сегодня он прошел мимо папиной могилы. Чуть дальше лежали Саша и Ваня. У них Руднев не был со дня похорон, ни минуты которого не помнил. А жил ли он вообще в тот день? Илью снова затрясло, потянуло на выход, но он нашел в себе силы подойти к двум крестам. Илья сел на скамейку, сбитую из чурок и сосновой доски, мокрую и мягкую от дождя.

– Вот живу. Живу, – сказал он крестам и после этого уже ничего не понимал.

Он заметался в тесной геометрии кладбища, будто потерявший след. Глядел то поверх могил, то под ноги, то останавливался, поправляя ворот пальто. Дышал, дышал.

16

– Алло! – Илья Сергеевич? – Я. – Добрый день! Наш общий знакомый Матвей Адамович попросил вас набрать.

– Здесь шумно. Я плохо вас слышу.

– Матвей Адамович сказал, что, скорее всего, вы потеряете мой номер. Он правда очень беспокоится за ваше душевное состояние. Вы понимаете, о чем я хочу поговорить?

– Я сейчас очень занят. – Руднев отхлебнул вино.

– Конечно-конечно. Когда вы освободитесь, чтобы я мог вам перезвонить?

– Кто это?

– Меня зовут Леонид. Я психотерапевт. Наш общий знакомый Матвей Адамович…

– Да-да, понял!

– Илья… Могу я называть вас Ильей? Спрошу прямо: вы готовы встретиться? Потому что, если вы не готовы, это не имеет смысла… Алло?

– Нет.

– Еще не готовы? Тогда давайте не будем торопиться и сначала просто познакомимся. Илья, я уверен, что мы сможем быть полезны друг другу.

– М-м-м… Хорошо, приезжайте.

– Что?.. Плохо слышно!

– Я сказал – приезжайте.

– Может, встретимся в моем кабинете? Скажем, завтра в десять утра?

– Ирландский паб «Гринсливс». Не переживайте, здесь тоже очень уютно.

В зал паба набилось не меньше сотни. Пьяных было пока немного, но особо азартные уже заказывали крепкое. Стопки с «Егермейстером» ныряли в бокалы «Гиннесса». Популярный коктейль назывался «Охота на оленя». Зачем портить горькое сладким, Руднев не понимал. К тому же в мире существовала выверенная гармония ерша, где горькое метко шло к горькому.

– Это ваше уютное место? – спросил человек с ухоженной бородкой.

Леонид изменился. Весь он, от седой макушки до лакированных туфель, теперь производил впечатление добродушного старичка.

– Самое уютное, которое я знаю. Что хотите выпить? – спросил Илья.

В углу, на плазменном экране показывали футбол. Сине-бело-голубые пропустили третий гол. Публика орала. В охоте на оленей участвовало как минимум десять загонщиков.

– Что посоветуете?

– Возьмите мышьяк.

– Илья?!

«Го-о-ол!» – взорвался зал.

«Да! Да! Да! – барабанил комментатор. – Сокращаем отрыв! Есть время, есть силы, есть шансы!»

– Я иду вам… – пытался перебить человеческий шум Леонид. – Иду вам навстречу!

После ответного гола фаны с надеждою стихли.