Выше стен

Четвертая пара закончилась, труды и заботы первого — нового — дня с успехом завершены.

Напеваю навязчивую песенку популярной блогерши и, сшибая встречных и щелкая жвачкой, шагаю к курилке. Девочки — знакомые и не очень — демонстративно шарахаются, косятся на меня как на неведомую зверюшку и шушукаются, но я душевно подмигиваю им.

Несмотря на трудности, я не чувствую себя одинокой, и происходящее не пугает — упрямо расправляю плечи и думаю о моей бабочке. И загадываю: если Свят сдержит слово и придет, никому не под силу будет закрыть ее в банке.

Но у сложенных штабелями, покрытых плесенью досок никого нет…

Сводит губы и щиплет веки, руки слабеют. Деловито углубляюсь в черный омут винтажной сумки в поисках мятой пачки и запрещаю себе страдать.

За прутьями облысевшего кустарника слышатся приглушенные, странно знакомые голоса. Вытянув шею, я всматриваюсь в действо и на миг подвисаю: две фигуры — высокая и стройная, в строгом черном пальто, — и приземистая — в грязно-вишневой куртке — стоят слишком близко.

Свят и Кэт.

У меня обрывается сердце.

— Рябинин, ты мне что-нибудь ответишь? — Кэт переминается с ноги на ногу и внимательно изучает его красивое лицо, но натыкается на ледяную издевательскую ухмылку. Я тоже любуюсь ею, как кролик удавом, абстрагируюсь от шока, забываю о сигаретах и жду продолжения.

— Отдохни, малолетка. — Свят смотрит поверх ее головы и изящно стряхивает пепел.

— Вообще никак? — потупившись, хрипит Кэт. — Вообще никаких шансов?

— Без шансов. Вообще! — Он смеется, но от такого смеха даже у меня, стороннего наблюдателя, в венах стынет кровь. — Вы с ума, что ли, все посходили…

— Почему? — не унимается моя упертая одногруппница. — Что не так, Рябинин?

— Я же сказал, что встречаюсь только с симпатичными девчонками. У меня для тебя плохие новости…

Свят натурально изображает подонка, но все равно остается красивым. Это маска, она не меняет суть. Он отыгрывает роль. Но зачем? Зачем ему это сейчас?

— Ты знаешь, что тебе и твоей сучке будет за такой базар, мудак? Я все пацанам расскажу! — вскидывается Кэт, но Свят поправляет воротник пальто, сплевывает под ноги, шагает к ней и прищуривается.

— Ну давай, куда подходить? Я готов. Если твои кореша зассут, будет обидно до слез… — Он доверительно склоняется над ней и цедит сквозь зубы: — А в сторону Регины не смей даже дышать, мразь, иначе вырву твой поганый язык.

До меня резко, до звона в ушах, доходит — Кэт только что подвалила к Святу, и он ее жестко отшил. Блестяще, на пять с плюсом, отыграл роль отмороженного, неприступного одиночки, хотя никогда раньше не ввязывался в конфликты и не выказывал к ней неприязни.

Кэт, униженно шмыгая и утирая рукавом сопли, продирается сквозь кусты и стремглав проносится мимо, а в моей голове гудит рой растревоженных пчел.

Только что на моих глазах впервые в жизни свершилась справедливость. Свят уделал ее! Словно воплощение бесстрастной, неотвратимой Немезиды, настиг подлую девку и отомстил за меня!

Широко скалясь, вставляю в рот сигу, роюсь в кармане в поисках зажигалки, но у носа услужливо вспыхивает оранжевый огонек.

Поднимаю глаза и тону в спокойном сером небе. Он здесь…

Я пытаюсь сделать вид, что только что пришла и не застала безобразной сцены, но ему, кажется, пофиг.

— Как ты? — Свят снова закуривает. — Отец с Наташей уже умотали, так что придется топать пешком.

Мы покидаем враждебно настроенное общество, огибаем кучи умершей сухой листвы, подтаявшую на солнце грязь и кочки и, миновав дыру в заборе, оказываемся в сонном осеннем саду. Облепленные инеем ветви яблонь и капли холодной воды на них сияют, как бриллианты, и горло сдавливают слезы счастья.

Сегодня я совершила самый главный поступок в короткой никчемной жизни — справилась, не спряталась, не поддалась, но сделала это достойно.

Я стала лучше и ближе к Святу — не только телом, но и душой.

Никто не отберет у меня надежду. Никто не сможет…

Выбрасываю обугленный до фильтра окурок и наконец решаюсь на вопрос, изводивший меня со вчерашнего вечера:

— Ты… любишь ее? — По коже пробегает крупная дрожь, я мучительно жду ответа, но улыбаюсь.

— Кого, эту дуру? — не сразу врубается Свят и замедляет шаг. — А, ты о Яне…

— Уже не любишь, так ведь? — Он молчит, и удовлетворение теплой кровью растекается по моим замерзшим конечностям.

Все прошло… Я даже знаю, когда все прошло.

— Свят, ты же не удалил наше видео?

Его идеальное лицо застывает — на нем отражается внутренняя борьба и уверенность принятого решения, но в следующий миг Свят вполне сдержанно отвечает:

— Нет. Но сегодня же удалю.

— Постой. Подожди! Я тоже хочу его посмотреть. Мне нужно кое в чем убедиться! — Я шмыгаю носом и заглядываю в его глаза цвета предгрозового неба — потемневшие, пугающие, лишающие сил…

Свят долго рассматривает меня, но все же протягивает телефон.

Балансируя на выступах кирпичей, я взбираюсь на развалины неприступной стены, опускаю под задницу сумку, сажусь на нее и свешиваю ноги в тяжелых ботинках над торчащими из земли кольями арматуры.