Выше стен

Нахожу папку с единственным видео, провожу пальцем по треснувшему экрану, затаив дыхание, внимательно наблюдаю за происходящим и едва сдерживаю крик восхищения. Я не ошиблась, для Свята давно не существует других девушек.

Он нереально красив и в полном моем распоряжении. Я тоже красива и такой никогда в жизни не бывала.

И я бы с радостью поделилась этой невыносимой красотой и нежностью с несовершенным, странным миром, без слов красноречиво призналась в чувствах, но лицемерные люди ни за что не оценят моего порыва, вновь со знанием дела обзовут его распущенностью и уничтожат меня.

— Не удаляй, Свят. Пусть останется? — умоляю я. Свят достает новую сигарету, закуривает и отходит в тень разрушенного мародерами, временем и ветрами коттеджа.

29 (Святослав)

Я провалился в сон лишь под утро, но спустя пару часов просыпаюсь от адского сушняка, выматывающей тревоги и ощущения конца света.

Чересчур просторная кровать вызывает дискомфорт — не хватает жесткой пружины под боком и воняющей плесенью подушки, оставленной в квартире мамы.

Резко сажусь и едва не падаю от дикой боли в висках — одуряющее похмелье настигает и голодной собакой вгрызается в мозг. Матерюсь, пытаюсь отдышаться, сбрасываю одеяло и, шатаясь, выдвигаюсь на кухню.

За огромными окнами занимается бледный отравленный рассвет, дом, погруженный в тишину, в отличие от меня, мирно спит.

В два присеста опустошаю кувшин фильтра для воды, утираю ладонью рот и, справившись с накатившей тошнотой, прислушиваюсь к спокойному сопению за приоткрытыми дверями спален.

Безмолвие и умиротворение. Идиллия, б… лин.

Папаша и его благоверная вернулись поздно и не застали картины, как я на руках тащил их «радость» через коридор, раздевал и укладывал в постель. Как при этом стучали ее зубы, и худое тело колотила крупная дрожь.

Я был рядом, пока ее дыхание не выровнялось, а холодные пальцы, вцепившиеся в мои, не потеплели, вздрагивал от каждого всхлипа, проклинал все и вся и вспоминал всех богов.

На миг закрываю глаза и шиплю от боли.

Правда в том, что вчера я испугался, как беспомощный малолетний придурок. Руки до сих пор трясутся.

Грохаю пустым стаканом по столешнице и возвращаюсь в полумрак отвоеванной у Регины комнаты.

Послать бы подальше папашу с его просьбами! Я не нянька и не скорая помощь. Формально я даже не его сын и не обязан ему помогать.

Просто любопытство и здравый смысл перевешивают.

За завтраком царит «непринужденная дружеская атмосфера» — быстрые взгляды, приторные улыбочки, недомолвки и многозначительное молчание, а я чувствую себя как в навязчивом кошмаре, где вроде бы знакомые люди предстают в образе мутных, скрывающих что-то типов.

Болит голова. Это гребаный ад.

Перед занятиями, забив на риск запалиться и выдать истинную природу наших отношений, вылавливаю Регину в коридоре и заталкиваю к себе на разговор, но теперь она кажется вполне здоровой — разве что, на контрасте с новым цветом волос, чуть бледнее обычного. Ее отговорки не прокатывают, только сильнее бесят, и я не выдерживаю — закатываю скандал. Я хочу вытрясти из нее душу, а из самодовольного отца — спесь и дурь, но снова проваливаюсь в ощущение заговора, паранойи и беспомощности и осаждаю себя.

«Чувак, угомонись… У тебя едет крыша. Может, это действительно лишь проявление панической атаки из-за духоты или стресса, а тебе пора снять шапочку из фольги…»

Ни к чему вовлеченность в их проблемы. В конце концов, их много лет не интересовали мои.

По дороге в шарагу, в теплом салоне внедорожника, меня окончательно попускает, и мысли входят в привычное русло. Я не ездил в нем больше двух лет, но о том, что когда-нибудь смогу сесть за его руль, уже не мечтается. Восемнадцать мне исполнилось еще в июле, и очередное отцовское обещание стало банальной ложью. Он не помнит о данном когда-то слове. Все его разговоры только о новой доченьке.

— Присмотри за ней. Если что-то случится, сразу звони, ладно? И обязательно проводи до дома.

— Окей… — Я упираюсь расплавленным лбом в ладонь. Чертовски болит голова.

Шаркнув колесами по разбитому асфальту, авто уезжает, зато Регина виснет на мне со всей страстью, так, что я рискую не устоять на ногах. И я мог бы отшвырнуть ее, как нечто надоевшее и мерзкое, но вместо этого бережно придерживаю за плечи…

Довожу до аудитории, парой мотивирующих фраз программирую на борьбу и отваливаю, хотя неведомая сила тянет обернуться и проверить, в норме ли она.

Конечно, я пока еще в разуме и не оглядываюсь, но тревога не выключается, будто внутри заело секретную кнопку.

Солнце светит в полную мощь, сияет в осколках стекол под ногами, но не дает тепла. Опухшие глаза слезятся, мутит, во рту вот-вот воспламенятся пары перегара. Морщусь, закидываюсь мятной жвачкой, почти бегом спешу в свой корпус и вдруг замечаю, что сегодня все будто бы по-другому — девчонки одаривают томными взглядами, парни подозрительно прищуриваются, и отражение моей изрядно помятой рожи в пыльных окнах спортзала выглядит вполне респектабельно.