Выше свободы

Благочестие и труд - вот единственно, что завещал великий священник России. Немногие догадываются, что оба эти понятия не чужды друг другу: благочестие - всегда деятельно, труд почти всегда благочестив. "В труде есть вечное благородство и даже нечто священное, - говорил Карлейль. Только в единой праздности вечное отчаяние. Труд, сколько бы в нем ни было мамонизма, сколь бы он ни был низок, всегда в общении с природой. Истинное желание исполнить труд само по себе уже приводит всякого более и более к истине, к предписаниям и указаниям природы, которые суть истины". Великий английский мыслитель предостерегал от метафизики, от бесплодных попыток познать самого себя: "Считай, что это вовсе не твое дело, это познание самого себя: ты - непознаваемое существо. Познай то, над чем ты можешь трудиться, и трудись над этим как Геркулес. Лучшего плана ты не можешь предпринять". Беру нарочно философа самой трудолюбивой и одновременно самой свободной страны на свете (одновременно, может быть, самой благочестивой). Из многовекового опыта своей наиболее организованной энергии англичане вынесли, вероятно, наиболее серьезные взгляды на труд. Голос англичанина, подтверждающий завет нашего священника, заслуживает, чтобы быть выслушанным. "Человек, трудясь, совершенствует самого себя. Болотистые заросли расчищаются; на их месте возникают прекрасные нивы и величественные города, а вместе с тем сам человек впервые перестает быть зарослью и болотистою нездоровой пустыней. Взгляните, как даже при самых низших видах работы вся душа человека успокаивается в некоторого рода действительной гармонии с той минуты, как он берется за труд. Сомнения, страсти, печаль, раскаяние, негодование, само отчаяние - все это подобно адским псам осаждает душу несчастного поденщика так же, как и душу всякого человека, но он склоняется с свободным достоинством над своей работой - и все это смолкло, все это с ворчанием скрывается далеко в свои логовища. Человек теперь действительно человек. Благословенный пыл работы в нем очистительный огонь, в котором сгорает всякий яд и где из самого едкого дыма развивается сияющее благословенное пламя..." Карлейль, собственное трудолюбие которого поражало даже англичан, был уверен, что народ не имеет других способов воспитывать себя, как через труд. С уст гениального мыслителя, пророчески-религиозного, срываются восторженные похвалы труду: "Благословен тот, кто нашел свою работу; пусть он не ищет иного благословения!.. Работа есть жизнь. Из глубины сердца работника возникает его данная Богом сила, священная, небесная сущность жизни... У тебя нет другого познания, кроме того, что ты получил в труде... Труд по самой природе своей религиозен; труд по самой природе своей мужественен, ибо быть мужественным - цель всякой религии. Всякий труд человека есть как бы труд пловца: обширный океан грозит поглотить его и сдержит свое слово, если человек не вступит с ним мужественно в борьбу, но благодаря постоянному мудрому недоверию к нему, благодаря сильному отпору и борьбе с ним смотрите, как честно поддерживает он его и несет как своего победителя..."

С меньшим великолепием языка, но те же мысли проповедовал о труде и великий старец Кронштадтский: "Не тогда только делай дело, когда хочется, но особенно тогда, когда не хочется!.. Данный тебе талант трудолюбно делай, окаянная душа!.. Царство небесное силою берется", - и пр., и пр. В нашей стране Маниловых и Обломовых, в век философии неделания и непротивления отец Иоанн звал народ русский не к ленивому, а к деятельному благочестию и звал к благородной свободе. Личной религией его был неустанный труд, направленный волей Бога. Пусть примет народ наш ту же веру - и он спасется.

1909

ГОЛОС ЦЕРКВИ

Чрезвычайно интересно, как поступит митрополит Флавиан с докладом киевского духовенства о свободе печати. Этот отныне знаменитый доклад первое за всю эпоху нашей революции мужественное выступление церкви, глубоко прочувствованное и касающееся самой смрадной язвы времени. Еврейская печать в первые недели как бы оцепенела от ярости. Она пыталась замолчать киевский доклад - и, не успев в этом, набросилась с оглушительным гвалтом на преосвященного Агапита, председательствовавшего в пастырском собрании, и на все собрание. Осторожно обходя ужасный для них смысл доклада, ни одним словом не касаясь доводов, еврейские газетчики пробуют по обычной тактике своей заплевать, загадить, зачернить грязью ту важную истину, которую киевское духовенство предлагает вниманию государства. Любопытно, как поступит с докладом митрополит старейшей в России святительской кафедры. Вступится ли он за попираемую у нас свободу духа и сумеет ли убедить Святейший Синод предстательствовать перед Верховной властью о необходимости борьбы с преступным словом?