Выше свободы

Несомненно, поганой Россией пахнет глубокое расстройство церкви и священства, выражаемое неописуемыми теперешними скандалами. Это еще невинные сравнительно пустяки, если модный батюшка издает радикальный листок и на консисторский суд отвечает развязным je m'en fiche pas mal35. Это почти вздор, что архимандрит из евреев пишет пьесы для театра и объявляет себя социалистом. Гораздо тревожнее религиозное разложение школы, светской и церковной. Я слышал, как старый соборный протоиерей в одной из царских резиденций под Петербургом жаловался, что воспитанники "Императорской" средней школы напакостили в лампадку перед образом. В той же школе, когда проделывалась химическая обструкция, - банку с вонючей жидкостью старались бросить непременно в икону. Допустим, что устроителями безобразий являлись чаще всего молодые представители так называемого "гонимого" племени. Но ужас в том, что они находили сочувствие и помощь в христианских своих товарищах. Духовенство вообще и законоучители в особенности по всей России сделались предметом травли со стороны юнцов. Дошло до того, что в одном месте на замечание священника о неприличии курить в церковной ограде два мальчика выхватили револьверы и начали стрелять в батюшку. По всей России прошел бунт семинарий, духовных училищ, духовных академий. Целый ряд семинарий был закрыт за непрерывный кошачий концерт учителям, за побои воспитателей, за разгром классной мебели, за пощечины инспекторам и ректорам, за обструкцию, бойкот, требование автономии и проч., и проч. Громили ученые кабинеты, библиотеки, держали в осаде духовное начальство. Студенты духовных академий выносили со сходок революционные резолюции, объявляли порицания Синоду, вступали с ним в печатную полемику.

Упадок церкви

Еще до революции, в эпоху Плеве, мне приходилось встречаться с многими студентами духовных академий, духовными профессорами, учеными монахами, архиереями. Я был одним из учредителей религиозно-философских собраний у Чернышева моста, где петербургская интеллигенция вела непрерывный турнир с представителями церкви. Относясь весьма критически к нашему книжному православию, я, помню, был глубоко оскорблен безверием нашего молодого духовенства. Духовные студенты в своих траурных мундирах были с головы до ног светские молодые люди. Чувствуя на себе презрение остального студенчества, поповичи из кожи лезли, чтобы не отстать в радикализме от товарищей с Васильевского острова или с Забалканского проспекта. Чуть не поголовно все собирались по окончании академии выйти из духовного звания: куда угодно, в учителя, в чиновники, в конторщики - лишь бы не оставаться в ненавистном сословии, в ненавистной профессии. Говорю "ненавистной", нимало не сгущая красок. Однажды на частном собрании у одного из сравнительно верующих священников я познакомился с одним молодым поповичем. "Кого я ненавижу всеми силами души своей, - сказал он мне, - это Христа". Ту же ненависть ко Христу разделяла и его сестра. Откуда эта ненависть? Оказалось, из Ницше: "мораль рабов" и пр. Стало быть, достаточно было свихнувшемуся немцу обмолвиться парадоксом, как все тысячелетнее христианство, воспитание, школа, св. отцы - все пошло насмарку. Конечно, не все были такие. Но многие были хуже. Попович по крайней мере не был равнодушен к Христу. Ненавидя, он очевидно в бедном сердце своем, в наивной мальчишеской голове боролся со Христом, что-то дорогое оспаривал, стоял за какую-то, хотя бы, может быть, дьявольскую правду. Но большинство студентов и молодых батюшек не удостаивали Христа даже спором. Они зубрили гомилетику и патристику, они носили рясу, - но что же делать, профессия. "С другой стороны, есть возможность благотворно влиять на народ. Христос был социалист и анархист: покопаться в Его изреченьях - такую, батенька, прокламацию соорудить можно, что ай-ай..." На этой почве сознательные студенты из лавры терпелись кое-где на общестуденческих сходках и конспирациях. По-моему, еще противнее был тип духовной молодежи, не примыкавшей к конспирации, но смотревшей на академию, как на порог к служебной карьере. Эти заранее высчитывали немногие годы, отделявшие их студенческую фуражку от митры архимандрита и архиерея. "Тридцати лет буду архимандритом, сорока - архиепископом, сорока пяти - митрополитом". Почему нет? Уж если в святители церкви принимались тогда запутавшиеся в материальных средствах гвардейские офицеры, крещеные евреи и т.п., - то почему же не мечтать было о золотой карьере настоящему богослову-академисту?