Выше свободы

Меньшиков стал хлопотать во исполнение генерального замысла в мае 1900 года. С тех пор он неоднократно наведывался в Главное управление по делам печати и имел учтивые встречи с его начальником - действительным статским советником, художником, князем Н.В. Шаховским. Но дело, по российскому обыкновению, затягивалось. 31 марта 1901 года Михаил Осипович, в одном из своих сокровеннейших писем, сообщает: "Тотчас после праздников иду к Шаховскому и стану клянчить. Не соперничая с великим Карамазовцем, можно бы - с Вашей, милый друг, помощью и участием - создать крохотный, но небезынтересный журнал"60.

Не было пока ни самого журнала, ни названия "Письма к ближним", но самый ближний Меньшикову человек уже был - в лице духовной писательницы О.А. Фрибес (выступала под псевдонимами И. Данилов, И.А. Данилов и пр.). Они познакомились в 1898 году в доме поэта Я.П. Полонского и сразу заинтересовались друг другом. Завязалась серьезная, но однобокая переписка, однобокая потому, что Ольга Александровна в этом общении всегда держала единожды принятую дистанцию, а Михаил Осипович все больше и больше проникался к ней тёплыми и нежными чувствами61. И надо же было такому случиться, что годы и люди не пощадили именно ее эпистолярного наследия, в то время как основная часть его писем превосходно сохранилась в государственном архиве. Подобное ценное обстоятельство и позволяет нам достоверно проследить историю "Писем к ближним"

Творческий кризис упрямо дополнял все многотрудные перипетии частной жизни. Меньшиков, призвав на помощь свое морское прошлое, сравнивал себя с парусным судном, лишенным машины и оттого подверженным всем стихиям. Одна из стихий, надо понимать, прописалась в Главном комитете по делам печати, где князь Шаховской держал наготове милые любезности и умные, но ни к чему не обязывающие слова. Справедливости ради заметим, что поведение начальства в той полосе обороны тоже легко объяснимо: либеральная интеллигенция, окончательно сдав на вечное хранение "теорию малых дел", все больше и больше атаковала консервативное направление царской власти. Но если, с одной стороны, речь шла только о пересадке на русскую почву интернациональных, западнических идей и непомерном, гнилом самоутверждении, то, с другой стороны, - о самом существовании тысячелетней Российской империи. Пройдет всего несколько лет, и М.О. Меньшиков отшатнется от кадетов и кадетствующих, как от зачумленных, решительно займет правый фланг политического бытия и будет твердо стоять на защите исторической России. Да, так будет... а пока перед ним стояла задача поскромнее, и выполнять ее предстояло иным способом.

В июле-августе 1901 года Михаил Осипович отдыхал на Рижском взморье, в местечке Майоренгоф (О.А. Фрибес находилась тогда в Костроме). Там, в пансионе баронессы Клейер, он играл в шахматы, занимался "корректурами" 2-го тома "Критических очерков", общался с праздными людьми. Он и писал бы там постоянно, когда бы... бы... бы... бы... Видимо, с не меньшей настойчивостью напрашивался на обстоятельные и откровенные разговоры с ним другой именитый пансионер.

"Если беседы с Толстым, - признается Меньшиков Фрибес в очередном послании, - иногда поднимают во мне едва выносимый порыв хороших, светлых настроений, то беседы с такими честными и сильными либералами, как Кони, возвращают меня к 17-летнему моему возрасту, к чистоте и свежести глубочайшего негодования" 62.

Ольга Александровна тоже знакома с выдающимся русским юристом и общественным деятелем Анатолием Федоровичем Кони, но женское сердце-вещун будто что-то предчувствует, и она не разделяет восторгов Михаила Осиповича относительно счастливого случая. О, как тревожит это, как огорчает... И вот уже Меньшиков, для пущей убедительности, прибегает к новым доводам в письме от 1 августа.