Вышли из леса две медведицы

Рубахи были отглажены, свернуты и положены на супружескую кровать, которая тоже была специально изготовлена, а вернее — составлена — в честь предстоящей свадьбы. Большинство кроватей в этой мошаве были односпальными и совершенно одинаковыми, потому что их делал один и тот же столяр. А когда какая-нибудь пара молодых женилась, два отца брали кровать жениха из его дома и кровать невесты из ее дома и соединяли их вместе тремя деревянными досками и большими болтами — в головах, в центре и в ногах. Таким же манером была сделана и та кровать, которую отец Зеева и отец Рут накануне установили в центре их комнаты и на которую были положены ночные рубахи, сшитые двумя матерями, — ее рубаха слева, его рубаха справа. Молодые разделись и в темноте стали надевать свои ночные рубахи, и невеста вдруг услышала голос жениха, который чуть напряженным голосом сказал, что рубаха узка для него и он не может натянуть ее ниже плеч. Она сразу же поняла, что матери ошиблись и положили ее рубашку на его сторону, а его — на ее. Она тихо засмеялась, и ему это было неприятно, потому что он все еще сражался с рубахой, понимая, что она ждет, голая, в темноте, но страшась порвать легкую ткань. В конце концов он все-таки высвободился, но, когда они попытались обменяться рубахами, их руки соприкоснулись, и хотя темнота поглощала и скрывала их наготу, оба они на миг испугались, каждый отпрянул назад и просто бросил другому его рубаху.

Белые, бесшумные и безмолвные, точно две гигантские совы, рубахи полетели навстречу друг другу, спланировали и опустились на нужные стороны кровати. Молодые пошарили, нашли их и надели — она ту, что была по ошибке дана ему, а он — ту, что была по ошибке дана ей. Надев рубахи, они сели на кровать, каждый на своей стороне, а потом легли и растянулись рядом на простыне.

Теперь они были совсем близко друг к другу. Только льняная ткань покрывала их кожу, только кожа покрывала их плоть, только плоть укрывала их сердца. Они уже и раньше не раз целовались украдкой, а однажды жених даже погладил через кофточку правую грудь невесты. И они уже и раньше обнимались и прижимались друг к другу так, что чувствовали, как жар их чресел проникает сквозь одежду, и ощущали его напрягшуюся твердость и ее уступчивую мягкость. Но они никогда еще не были единым телом, в какое сливаются женщина и ее супруг.

Поэтому они молча лежали в темноте, пока Рут не почувствовала вдруг, что рука Зеева ищет ее руку, находит ее, поднимает и подносит к своим губам. Он приподнялся, оперся на левый локоть и поцеловал ее пальцы, один за другим, и ее обрадовала эта неожиданная нежность, столь отличная от его обычных грубоватых манер на поле и в охране, и обрадовало, что не исполняются слова: «Вся эта мерзость, которая тебя ожидает», — которые сказала ей одна из замужних подруг, добавив при этом: «И если он набросится на тебя, как зверь, ты лежи тихо. Это обычно кончается быстро. А если хочешь, я тебе объясню, как сделать, чтобы это кончилось поскорее».

Его вторая рука присоединилась к первой, легла на ее щеку и повернула к нему ее лицо. Она повернулась к нему, и они обнялись и поцеловались — долгим любовным поцелуем, в полном и уверенном сознании предстоящего, как будто желая еще немного отодвинуть то, чему предстоит свершиться, и насладиться еще несколькими минутами предвкушения и вожделения.

Поцеловав пальцы на второй руке невесты, жених повернулся к ней, положил руку ей на талию и слегка потянул к себе, и она ответила ему, повернулась и прижалась к нему, а когда их тела снова прильнули друг к другу, он стал целовать ее губы, и она почувствовала, что он улыбается в темноте, и надеялась, что он тоже почувствует ее улыбку. Жених подтянул свою рубашку почти до груди, невеста подняла подол своей рубахи почти до талии и легла на спину, не шевелясь, как велела ей мать во время «беседы перед», процитировав при этом еще одну библейскую фразу, из книги, названной ее именем: «…и ляжешь. Он скажет тебе, что тебе делать»[100].

Его вес был и чужим, и новым для ее тела. Она попыталась представить себе, что она почувствует, когда он войдет в нее. Она обняла его, сдвинула немного свое тело так, чтобы их колени касались друг друга, и чтобы их лодыжки соприкасались тоже, и ее груди прижались к его груди — соски к соскам, и это было приятно ее телу и сердцу, но, когда она раздвинула ему навстречу свои бедра и подвинула свое тело под его тело, из ее горла вдруг вырвался глубокий и громкий стон, удививший их обоих, и она вдруг почувствовала, что он содрогнулся и его плоть разом обмякла и ослабела.

Несмотря на отсутствие опыта — а может быть, как раз поэтому, — она попыталась прижаться к нему еще сильней, охватить его своими бедрами, и он тоже прижал свое тело к ней, но уже понял, хотя никогда не имел такого опыта в прошлом, что его тело уже не ответит ему нынешней ночью. Это ощущение было таким простым и ясным, что ему показалось, будто его член вообще отделился от тела, точно плод, упавший с дерева на землю.