Высочайшая бедность. Монашеские правила и форма жизни

Откроем VII книгу «Декрета» Иво Шартрского, чья тема звучит как De monachorum et monacharum singularitate et quiete, et de revocatione et poenitentia eorum qui continentiae propositum transgrediuntur97 или раздел De vita clericorum из Panormia того же автора. Несмотря на то, что текст, по сути, является разнородным коллажем отрывков из Августина, Амвросия, Иеронима и извлечений из соборных канонов или писем понтификов и имперских конституций, сам подход к вопросу принимает принципиально казуистическую форму. Раб не может стать монахом без ведома его хозяина (praeter scientiam domni sui – Decretum, cap. 43, PL, 161, col. 555), вследствие чего испытательный период до принятия новиция рассматривается в контексте вопроса о подтверждении его юридического состояния свободного или раба – с той целью, чтобы хозяин мог вернуть себе беглого раба в течение трех лет (ibid., cap. 153, col. 582). Если девушки, давшие обет безбрачия, впоследствии выходят замуж без принуждения родителей, то они будут виновными даже если еще не были рукоположены (cap. 20, col. 549); девственницы, выходящие замуж после рукоположения, считаются нечистыми (incestae – Panormia, ibid., col. 1175); если монах покидает монастырь после professio, его имущество остается в собственности монастыря, потому что «propositum монаха, принятый добровольно, не может быть оставлен без совершения греха» (col. 1173).

То же самое мы можем наблюдать у Грациана. Если ребенок был пострижен и получил облачение без его согласия, его professio не может быть окончательной, а значит, при случае может быть аннулированной (q. 2–3); если монах хочет дать обет, он должен получить разрешение аббата (q. 4). Вопрос о том, могут ли voventes98 вступать в брак, становится объектом развернутой трактовки с этой же точки зрения. Всякий раз речь идет о конкретных юридических следствиях из professio, но не о теории professio, которая нормативно конституировала бы монашескую жизнь как таковую.

2.9. Исходя из приведенных выше соображений, должно быть ясно, почему практически невозможно ставить проблему о юридической или неюридической природе монашеских правил, не впадая в анахронизм. Даже если допустить, что нечто такое, как наш термин «юридическое», существовало всегда (что, по меньшей мере, спорно), то несомненно, что в римском праве он означал одно, в первые века христианства – другое, третье – начиная с каролингской эры и, наконец, четвертое – в Новое время, когда государство начинает приобретать монополию на право. Кроме того, полемика о «законном» или «совещательном» характере правил, которую мы рассматривали и которая как будто близка к нашей постановке проблемы, становится понятной, только если не забывать, что она переплетается с теологической проблемой отношения между двумя diathēkai99, Моисеевым законом и Новым Заветом.

Поэтому проблема перестанет быть анахронистичной, только если мы вернем ей ее собственный теологический контекст, то есть вопрос взаимоотношения evangelium и lex, (имеется в виду в первую очередь иудейский закон). Теория этого взаимоотношения разрабатывается в Посланиях Павла и достигает своей высшей точки, когда он провозглашает, что Христос, мессия, является telos nomou, завершением и исполнением закона (Рим. 10:4). Хотя в том же самом послании этот радикальный мессианический тезис – и имплицированная в нем оппозиция pistis и nomos – усложняется, приводя к серии апорий (как в 3:31 «Итак, обездействуем ли закон через веру? Никак; но закон утверждаем»), тем не менее несомненно, что жизнь христианина больше не находится «под законом» и ни в коем случае не может мыслиться в юридических терминах. Христианин, как и Павел, «умер для закона» (nomōi apethanon Гал. 2:19) и живет в свободе духа, и даже когда Евангелие противопоставляется Моисееву Закону как «закон веры» (Рим. 3:27) – или когда nova lex будет позднее противопоставляться vetus, – ни его форма, ни содержание, тем не менее, не гомогенны nomos. «Отличие закона от Евангелия, – читаем мы в Liber diffinitionum Исидора (глава XXXI), – в следующем: в законе буква, в Евангелии – благодать… первый был дан для преступания, второе для оправдания; закон показывает грех тому, кто его не знал, благодать помогает избежать его… в законе соблюдаются заповеди, в полноте Евангелия исполняются обещания».