Высокая макуша. Степан Агапов. Оборванная песня

Старшие осмотрщики носят легонькие молоточки на длинной тонкой ручке: стук-стук ими по вагонным колесам, проверяют по звуку исправность. А позади идут слесаря с ящиками да смазчики с железными банками, похожими на длинноклювых уток, — открывают крышки и льют туда масло. Одеты мы в телогрейки, и если мороз или ветер, тогда только шевелись — пробирает в такой одежке. Зато и работать в них легче, удобней…

Вот поезд замедляет ход, и Гришка заходит с хвоста, дергает на себя ручку крана. Из прорезиненного шланга (рукавом его называют) взрывом ахает сжатый воздух тормозного устройства, и Гришка заключает со знанием дела:

— Нормальное давление, хорошо насос работает.

С тормозной площадки неловко, по-медвежьи слезает кондуктор, сопровождающий поезд. Одетый в тулуп, в казенных толстых валенках, он так и смахивает на Деда Мороза.

— Здорово, старшой! — по-свойски кричит ему Гришка.

— Здорово, — отозвался тот, покашливая с холоду.

— Не замерз?

— Нам не привыкать.

Отойдя немного, Гришка говорит:

— Вот работка-то! У нас хороша, а эта еще лучше. Попрыгай-ка на сквознячке да при таком морозе. Будь здоров как проберет!

Гришка засвечивает фонарем под вагоны и осматривает тормозную систему. Заслышав иногда шипение воздуха, останавливается и замечает, где неисправность: в рукаве утечка или с резервуаром что-то неладно. Мы лезем под вагон, я слежу, как Гришка копается, оглядывает со всех сторон кажущееся для меня непостижимым тормозное устройство: какой-то резервуар вроде бочонка, от него железные тяги протянуты к триангелю — ребристому брусу, и как-то вся эта система хитро действует, прижимает к колесам (или отжимает) тормозные колодки с башмаками. В первые два-три дня у меня голова кругом шла: какие-то там колодки да башмаки, какие-то рукава, триангели. Но с каждым разом все это делалось понятнее.

— Присматривайся получше, вникай, — советует Гришка. — А то не сдашь экзамены, так и будешь ходить в учениках.

Кому-то охота всю жизнь в учениках? И я вникаю, неотступной тенью следую за ним, как за старшим. Гришка числится осмотрщиком по автотормозам, а другие, можно сказать, по общей части — рессоры осматривают, колесные пары, буксы, сцепку. Мое дело, как слесаря автоматчика, поделикатней, и потому я вдвойне ценю все Гришкины советы. Любопытно мне, как это небольшой с виду насос, установленный на паровозе, хлопает и хлопает, выпыхивая клубочки пара, гонит и гонит воздух по резиновым рукавам, по трубам и резервуарам через весь поезд. Именно сжатый воздух и останавливает на ходу десятки вагонов, целый состав, да так прижимает колодками колеса, что даже юзом они ползут. Вот силища!

Все удивительно для меня, все раскрывается как новый мир, хотя и не сразу, трудно и мучительно. Даже и слезы иной раз пробиваются. Самое простое вроде дело — колодку сменить. Но в рукавицах работать неловко, а взялся голыми руками — пальцы к металлу примерзают. Да еще, как нарочно, молотком стукнешь по пальцам — ой-ей-ей, даже искры из глаз!

— Ничего! — смеется Гришка. — Вот стукнешь так раз десять по каждому пальцу, тогда и научишься.

Ему-то, конечно, легко теперь, он прошел уже такую науку, его дело — ходить да указывать. Но Гришка только пошутит, посмеется, а потом и сам берется за колодку, начинает действовать так, что меня и в пот и краску бросает. «Неужто, — думаю, — и я вот так же когда-нибудь смогу?..»

21 января.Приехал дедушка из Электропередачи. От дочери своей Люси, моей любимой крестной. Теперь уже — от покойной…

Вернулся он сам не свой: не смотрит ни на кого, и руки трясутся. Он любил свою Люсю не меньше меня. И все ее любили — веселую, умную, красивую. Не верится, что нет ее, не порадует она письмами. И надо же такому случиться — следом за младшей и вторую дочь потерял. И обе молодые, незамужние.

А смерть случилась глупая. Пришла моя крестная с торфоразработок — наморилась, конечно, намерзлась. Истопила печку торфом, прикрыла трубу, чтобы комнату не выстудить, да спать легла… Хватились утром ее на работе — нет и нет Гавриловой. Время военное, дело не должно стоять, послали за ней человека, а квартира закрыта. Стали стучать да соседей расспрашивать, — видели, мол, была вечером дома. Открыли дверь кое-как, а она лежит у порога и руку протянула к двери: видно, в памяти еще была, хотела открыть, да сил не хватило…

7 февраля.Получил сегодня первую свою зарплату за январь. Вышло 149 рублей — половина того, что получает настоящий слесарь (ведь я же ученик). И карточки получил на этот месяц. В январе мне выдавали хлеба по 600 граммов в день, а с февраля прибавили — по 650. И теперь хлеб из дома я беру не всегда. Дня за три, за четыре получишь буханку, воды кружку да с солью — только скулы трещат. К примеру, Лешка Кулагин, даром что ростом невелик, за спором буханку в один присест съедал, а в буханке килограмма два. Да и любой бы из нас управился: ведь хлеб один — так он и будет хлеб.