— Хорошо, Марко, — слегка усмехнувшись, сказал Маклиш, стараясь поддержать атмосферу непринужденности, — нам действительно предстоит разыграть приз и...
— Благодарю, капитан, — прервал его Сэл. «Отвали, сукин сын. Микрофон теперь у меня». — Леди и джентльмены, сеньоры и сеньориты, друзья и коллеги! — Сэл начал работать на публику. Он встал на освещенный прожектором круг так непринужденно, словно всю жизнь простоял на этом месте. — Сейчас мы увидим нечто необычайное. — Сэл снял микрофон с подставки и шагнул вперед, чего никогда не позволял себе Маклиш. Он точно знал, сколько нужно сделать шагов, чтобы слушателям не пришлось отодвигаться назад. — Итак, сегодня нам предстоит знакомство с редчайшим талантом. И как бы этот талант ни расцвел в будущем, никогда он не раскроется с такой силой, как в нынешний, первый вечер. — Он умолк на секунду, припоминая, как работал в кабаре Джоэль Грей, потом резко повернулся и, наклонившись к пышногрудой баварской толстушке, с лукавой улыбкой сказал:
— Надеюсь, вы меня, mein Liebchen[16]
, поняли?Смешливая баварка расхохоталась, и ее огромные, как подушки, груди ходуном заходили. Вслед за ней одобрительно загудели и остальные. Не прошло и минуты, как все забыли о Маклише и его пенье. Капитан медленно опустился на стул с мрачной кривой ухмылкой.
— Сегодня вечером, — продолжал Сэл, небрежно пощелкивая микрофонным шнуром и возвращаясь в центр сцены (если можно так назвать это место), — сегодня, — Сэл снова повернулся к публике, все внимание теперь было направлено на него. «Как легко вами управлять, — подумал Сэл, — как легко. Но сейчас не мой вечер». Улыбка сбежала с его лица, и на нем появилось выражение глубокой серьезности. — Сегодня мы станем свидетелями рождения редкого дарования, — он говорил медленно, с паузами, — дарования юного и прекрасного. — Он обвел взглядом собравшихся и произнес с подчеркнутой выразительностью: — Леди и джентльмены, хватит слов. Итак, Изабель.
Сэл положил микрофон на подставку и сел к инструменту. Наступила напряженная тишина. Все нервно переглядывались, ища глазами Изабель. Сэл левой рукой играл вступление, закончив, он начал снова и посмотрел на девушку. Она вся дрожала, глядя на него полными ужаса глазами. Отец и тетка были явно обеспокоены, хотя и не понимали, в чем дело. Лишь когда Сэл в третий раз заиграл вступление и повернулся к Изабель, словно говоря: «Ну, иди же, козленок. Ты можешь это сделать. Можешь», — она, замирая от страха и устремив взгляд на Сэла, медленно отодвинула стул и поднялась с отрешенным видом. «Ну, иди же, козочка, иди». Затем, не поднимая глаз, обошла стол. «Так, девочка, правильно». Пересекла столовую и остановилась возле спинета, спиной к публике.
— Map... Марко, — начала она дрожащим шепотом, — я не могу.
— Девочка, — процедил Сэл сквозь стиснутые зубы, — никогда не показывай публике зад, пока не заработаешь на это право.
Она вдруг заговорила по-португальски, видимо, от волнения.
Он понял: она пытается ему объяснить, что не в состоянии петь.
— Напомнить первую строку? — спросил Сэл, сосредоточенно глядя на свои руки.
— Что? — в ужасе прошептала она.
Наконец он взглянул на нее:
— Забыли первую строку?
Она медленно покачала головой.
— Тогда повернитесь к слушателям.
Она кивнула и с трудом, преодолевая робость, двинулась к микрофону. Шестьдесят пар глаз уставились на нее, будто шестьдесят дул, готовых извергнуть огонь.
— О... — вырвался у девушки вздох отчаяния.
— Изи, — прошептал он, — вы лучше всех, кого я когда-либо слышал. Вы будете звездой, понимаете? Понимаете, черт возьми?
Повернувшись к публике, Изабель едва заметно кивнула. Ей казалось, что она стоит на краю пропасти.
— Итак, — продолжал Сэл, — вступайте сразу после отсчета: три, шесть, два, пять... Начали!
неуверенно начала она, -
Гул пронесся по толпе, словно легкий бриз прошелестел палой листвой.
— Вы только послушайте!
— Это дочка Джемелли? Изабель подошла к микрофону.
— Мне кажется, я уже слышала этот голос, Джордж. Кого он напоминает?
— Одну черную певицу.
— Точно!
— Она — чудо, ты не находишь? — сказал кто-то на хорошем английском.
— Редкий талант!
Разодетая бразильская матрона коснулась руки Джованни Джемелли.
— Ваша дочь великолепно поет. Вы можете гордиться ею.
Джемелли от удивления не мог прийти в себя и слушал с открытым ртом.
— Эй, кэп, вы не думаете, что девочка замечательно поет? — обратился кто-то к Маклишу.
Маклиш промолчал, и хотя губы его сложились в некое подобие улыбки, глаза были злыми, как у быка.
— Кого же она напоминает? — по-нью-йоркски прогундосила миссис Лейбарман.
— Билли Холидей, — проворчал наконец капитан с таким видом, словно проглотил яд..
— Билли Холидей! Совершенно верно.
— Никогда бы не подумала, глядя на нее.