Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир

Несогласный, однако, без устали твердил свое «Я вам говорил!» за сыром и кофе, и я, опустив глаза, терпел его тычки, потому что не мог доставить ему удовольствие увидеть, как я выхожу раньше него.

— Что вы собираетесь предпринять? — спросил меня Генри, когда наконец все молча поднялись и разошлись по своим местам. — Каковы ваши предложения?

Подразумевалось, что он оставляет меня на том уровне, которого я достиг, и не отнимает у меня право на решения. Я был ему благодарен.

— Завтра я вернусь туда, — сказал я, — и разберусь в финансовой ситуации. Подобью цифры. Скорее всего будет полный кошмар.

Генри удрученно кивнул.

— Такой чудесный конь. Но никому, Тим, что бы там ни говорили, не пришло бы в голову, что у него такой изъян.

Я вздохнул.

— Оливер просил меня остаться на завтрашнюю ночь и на воскресную.

Мне не слишком хочется, но им нужна поддержка.

— Им?

— С ним Джинни, его дочь. Ей всего семнадцать. Оба страшно переживают. Это их подкосило.

Генри похлопал меня по руке и проводил до лифта.

— Сделайте, что сможете, — напоследок сказал он. — В понедельник доложите нам о состоянии дел.

В субботу утром, перед тем, как я вышел из дому, позвонила Джудит.

— Гордон рассказал мне о Сэнд-Кастле. Тим, это ужасно. Бедные, бедные люди.

— Паршивое дело, — сказал я.

— Тим, передай Джинни, что я очень сожалею. Сожалею... дурацкое слово, толкнешь кого-нибудь в магазине и тоже говоришь «сожалею». Милая девочка... она писала мне пару раз из школы, просто советовалась по-женски, я ее просила.

— Она тебе писала?

— Да. Такая прелестная девочка. Такая умная. Но это... это чересчур.

Гордон сказал, что им грозит опасность потерять все.

— Я собираюсь сегодня к ним, посмотрю, в каком он состоянии.

— Гордон мне сказал. Пожалуйста, передай им, что я их люблю.

— Передам. — Я чуть помолчал. — Я тебя тоже люблю.

— Тим...

— Я просто хотел сказать тебе. Ничего не изменилось.

— Мы не виделись с вами несколько недель. То есть... я не виделась.

— Гордон вошел в комнату? — догадался я.

— Именно так.

Я улыбнулся дрожащими губами.

— Понимаешь, я о тебе все время слышу. Он о тебе постоянно упоминает, а я переспрашиваю... от этого кажется, что ты поблизости.

— Да, — сказала она совершенно нейтральным голосом. — Я в точности понимаю, что вы хотите сказать. Я чувствую в точности то же самое.

— Джудит... — Я резко вздохнул и постарался, чтоб мой голос звучал спокойно, под стать ей. — Передай Гордону, что я позвоню ему домой, с его разрешения, если там что-нибудь случится и потребуется его консультация до понедельника.

— Я передам. Подождите у телефона. — Я услышал, как она повторяет просьбу, и отдаленный голос Гордона рокочет в ответ, и наконец она сказала:

— Да, он говорит, пожалуйста, сегодня вечером мы будем дома, и завтра большей частью тоже.

— Может быть, когда телефон зазвонит, ты возьмешь трубку.

— Может быть.

Короткое молчание, и я сказал:

— Пожалуй, я пойду.

— Так до свидания, Тим, — откликнулась она. — Дайте нам знать. Мы оба будем думать о вас весь день, я уж знаю.

— Я позвоню, — сказал я. — Можешь не сомневаться.

День прошел в целом скверно, как я и ожидал, а в некоторых отношениях и еще хуже. Оливер и Джинни двигались как бледные автоматы, издавали несвязные восклицания и забывали, куда клали вещи. Обед, в версии Джинни, состоял из переваренных яиц и пакетов картофельных чипсов.

— Мы не говорили о том, что произошло, ни Найджелу, ни работникам, — сообщил Оливер. — К счастью, в расписании Сэнд-Кастла временное затишье.

Он был очень занят, потому что почти все его кобылы ожеребились в середине марта, друг за другом, кроме четырех и той, что все еще не разродилась. Он дернул щекой. — А что до других жеребцов, то все их кобылы, разумеется, тоже здесь, и мы принимаем их жеребят и наблюдаем за их случением. То есть... мы должны продолжать. Мы должны.

К четырем часам они вдвоем отправились по дворам для вечернего обхода конюшен, старательно распрямив плечи, чтобы предстать перед обслуживающим персоналом в обычном виде, а я приступил к подсчету цифр, выписанных из документов Оливера.

Когда я закончил, итог оказался устрашающим, он означал, что Оливер может до конца жизни остаться банкротом, не восстановленным в правах. Я сложил бумаги в свой портфель и попытался придумать что-нибудь более конструктивное; тут телефон Оливера зазвонил.

— Оливер? — Голос показался мне смутно знакомым.

— Он вышел, — ответил я. — Нужно что-нибудь передать?

— Попросите его перезвонить Урсуле Янг. Я продиктую вам номер.

— Урсула! — удивленно воскликнул я. — Это Тим Эктрин.

— Правда? — Для нее это тоже было неожиданностью. — Что вы там делаете?

— Просто провожу уик-энд. Могу я помочь?

Она слегка поколебалась, но затем сказала: