Высокий берег

Защипали струны электрогитары резкими цепкими движениями, подключились барабаны, энергично выбивая ритм. Макс властно схватил микрофон обоими руками, склонился над ним так, что было не видно его лица, и низко с хрипотцой произнес: one, two, three, two, two, three. И мелодия заволокла, стала походить на что-то африканское, вгоняющее в транс. Они играли кавер love is blindness, U2.

У Макса был глубокий голос, переходивший на хрип, когда он брал низкие ноты. Кому он пел о любви – ослеплении? Толпа раскачивалась в ритм, словно на шаманской сходке. Женя не заметила, как стала частью этого оккультного действа.

Дальше был Temtation.

Rusted brandy in a diamond glass

Everything is made from dreams

Зал взорвался аплодисментами и начал скандировать вместе с Максом. Откуда все они могли знать текст богом забытой песни уже непопулярного джазмена Тома Уэйтса?

Его голос прорывался из глубин чего-то мужского, он был красив, артистичен, и не было в зале девушки, не очарованной им.

Концерт длился час с небольшим, потом Макс спрыгнул со сцены и растворился в толпе. Живая музыка сменилась диджейскими миксами.

Женя давно потеряла всех из виду, и сейчас, заметив свободное кресло у окна, села и вытянула усталые после танцев ноги. Смотрела, как вдали горели огни над Енисеем, и тускло светил месяц.

– Это ведь вы ехали со мной в лифте? Роман Пичугин, – паренек неожиданно появившийся из-за стены, протянул руку и провалился в кресло, что стояло рядом. Он был изрядно пьян. Слишком быстро почувствовал себя частью компании и ни в чем себе не отказывал.

– Случайности не случайны. – Сказал он. – Как тут не поверить в судьбу?

– Отчего же? Я верю. – Ответила Женя.

– Нет, ты только подумай, я ведь пришел играть, понимаешь? Хотел все поставить, вот прям все. Я ведь гараж дедовский продал. А тут праздник, и никаких игр. Думаешь, проиграл бы?

– Этого мы уже не узнаем. – Ответила Женя и глубоко зевнула.

– А я вот думаю, спустил бы все, к чертям. – Наклонившись, он почти шепотом произнёс, – так что, как говорится, судьба отвела. – Видимо боялся, что судьба может его услышать.

Он на секунду отключился, затем резко вскочил и огляделся вокруг.

– Дааа, – протянул он, – вечеринка, что надо. Когда мне было 25, я за гаражами бухал. А этот малец вот какой праздник забабахал. Это на играх так заработать можно?

– Понятия не имею.

– Да знаю я, знаю. Папаша его денег отвалил, это ж ясно. А вот кем бы он был, не будь у него ни гроша?

– А какое значение это имеет? Ты у него дома и пьешь его виски.

Он посмотрел на стакан замутненными глазами, и кивнул.

– Я тебе вот, что скажу, парень он может и отличный… – Пичугин остановился, захлопав глазами, как старая сова. Пошел к черту этот Пичугин, подумал Женя и ушла не сказав, ни слова. Он вопросительно свел брови, пожав плечами, провалился в кресло и громко захрапел.

Кто-то сзади налетел на нее и угодил локтем в поясницу, так что Женя отлетела на метр вперед прямо в объятия парня в белом пиджаке. Тот держал в руках по бокалу с шампанским. Шампанское липким пятном затянуло ее футболку, чудесным образом, не оставив на его пиджаке ни следа. Все вокруг начали хохотать.

– Снимай футболку, – крикнул кто-то позади.

– Пошли танцевать, – липкие руки тащили ее в центр зала.

Она ответила, что устала и, вообще, недостаточно пьяна для танцев, тогда ей начали пихать шоты один за другим. Она выпила первый только, чтобы не выделяться, остальные как-то сами собой оказывались у неё в руке. Заиграла песня Отель Калифорния, и парень, что толкнул ее, схватил за руку и притянул к себе. В темноте она не видела его лица, но запомнила запах шеи – запах мыла, такой редкий, когда все вокруг пахли гелем для душа. Какой же долгий проигрыш у этой песни. И его губы оказались на ее шее, потом спускались ниже и поднимались к ее губам. Она не сопротивлялась, это казалось слишком закономерным.

Она проснулась в кресле. Левая рука жутко затекла, она убрала голову девушки, лежавшей на ней, и на удивление быстро встала. Желудок был спокоен, и голова не кружилась. Вечеринка подошла к концу, музыка стихла, и только в углу парень тихонько перебирал струны гитары, зал почти опустел, а оставшиеся люди, кто спал на полу, кто переговаривался, допивая последние капли шампанского и виски.