Высокий счет

— Да, — уверенно начал я. И вдруг осекся: — Думаю, что хорошо. Не видел, как работают, но думаю, хорошо. Очень они славные.

— Это, значит, будет на вашей совести, проверьте, — спокойно сказал Досаев. — А сейчас обедать пора. Нюта, собери-ка на стол, мне скоро на работу идти… — Обернувшись ко мне, пояснил: — Сегодня во вторую смену, да еще добираться туда долго.

— Обед будет, — не сдалась Нюта. — Только тяжело так-то. Напарника отпустил, а сам за него и за себя, по две смены подряд целую неделю. В шесть утра уйдет, в два ночи явится. Где же это видано? Разве можно так себя не жалеть?

Пожав плечами, она ушла на кухню. Я поддержал Анну Васильевну:

— Это вы напрасно, Петр Алексеевич. Трудно же.

— Трудно? Бывает. Только, знаете, даже на рыбалке люди иногда полные сутки проводят и то ничего.

— На рыбалку каждый идет для собственного удовольствия.

— А если я на тракторе удовольствие получаю?

— Кроме того, это нарушение трудового законодательства, — сказал я, вызывая Досаева на спор. И он живо откликнулся:

— Насчет нарушений, это вы зря. Я же на крестьянской работе вырос, в колхозе и на трактор сел. Если хлеба поспели, а тракторист или, скажем, комбайнер, начнет на часы поглядывать, прав он будет по-вашему или нет?

— Там другое дело. Там зерно начнет осыпаться…

— Вот! А здесь, вы думаете, ничто не осыплется и не рассыплется? Ведь я напарника почему отпускаю? Он-то, Трегубов, как только меня вызывают заседать или совещаться, тоже по две смены тянет: и за себя, и за меня.

— Вам же полагается время для выполнения государственных обязанностей.

— Полагается, дают справки. Если вызвали, мне должны заплатить, на первый взгляд никто не страдает. А на самом деле невыгодно это получается. Садитесь, обедать будем, потом доскажу…

Уже дорогой мы вернулись к прежнему разговору.

— Петр Алексеевич, так что же получается со справками на самом деле?

— Никогда я их никакой бухгалтерии не представляю. Ухожу — Трегубов за меня работает, возвращаюсь — я за него. А справки в ящик, на память.

— Что, по ним мало платят?

— Почему? Платят среднюю сдельную. А бульдозер-то как? Я, значит, пойду заседать, и это моя государственная обязанность. А мой ДЭТ простоит. Двести пятьдесят лошадиных сил, весь табун будет ждать, пока я наговорюсь да наслушаюсь всякой премудрости. Норма на мой трактор пятьсот пятьдесят семь кубов, вырабатываю я около тысячи. Оценена машино-смена моего красавца в пятьдесят с лишним рублей. Значит, если я, допустим, вчера побыл на профсоюзном активе, сегодня — на парткоме, а завтра — в горсовете, три тысячи кубометров будет недобрано, нашему управлению полторы сотни убытку, а мне за весь убыток еще идти и деньги получать? Нет, братцы-кубанцы, партийную свою, государственную обязанность я иначе понимаю. Уж лучше мы с Трегубовым подменяться будем.

— А другие как?

— За других не скажу, — чуть прищурился Досаев. — Может, у них на руках машин таких нету?

Шел он немного враскачку. Вдали, где-то в конце улиц, зеленел бор, но возле новых домов пустырь не радовал ничем: диковато торчали сухие стебли полыни да репейника, а раскисшие осенние дороги и здесь, в старой части города, утомляли и огорчали. Впрочем, к домам и вокруг них уже протянулись асфальтовые тротуары.

— Деревья надо здесь сажать, — озабоченно сказал Досаев, показывая рукой вдоль улицы. — Недавно обсуждали на горсовете вопросы озеленения. Но кругом стройка идет, что ни пустырь — все перерыто. Натыкать деревьев, конечно, можно, да ведь машины повалят, переломают, только деньги бросать… А школу сдали, там и посадки на участке сделаны. И на улице Жилина — видите, высажены деревца? Где все построено, сразу и посадили… Природа — друг, о ней забота нужна во всем. А мы много чего тут теряем. Вот я недавно пахал в колхозе, посылали на помощь. Сколько там в округе раньше было озер! Камыш, утки, красота какая! А где они теперь, эти озера? Заиливаются, песком их заносит… При такой нашей технике почистить бы! Так нет, руки не доходят, да и головы о том не тужат.

— Вы кому-нибудь об этом говорили?

— Да я ведь в горсовете и сам состою в комиссии по охране природы, меры какие-то принимаются. И говорю, конечно. Без конца с берегами, например, разбираемся. Жигулевский цементный комбинат какую гору, самую хорошую, полувальную, всю разгромил! И пока ее подрывают на камень, сколько кусков в Волгу летит? Воду засоряем и берега обдираем… Столько хороших постановлений принимается, а что делаем?

Взглянул на часы:

— Что-то долго автобуса нашего нет.

— Петр Алексеевич, мне бы хотелось побывать у вас на работе.

— Пожалуйста, секретов нет. Только я сейчас далеко забрался, засыпа́ем траншею канализации, коллектор. Доехать туда трудно, дороги нет.

— А сами вы как?