Высокий счет

— Пешком. До нового города автобус довозит, а дальше на своих двоих. Осень, распутица, а дорога туда никому, кроме нас, не нужна — только чтобы горючее нам подвезти да нас самих на смену или со смены доставить… Говорил я своему начальству, прикинули вместе — так и не решили, стоит ли на дорогу тратиться. Но вы-то сходите в управление, вас доставят… Заодно, когда там будете, хорошо бы вам разобраться, что с Клементьевым получилось. Сняли с работы, не посмотрели, что Герой… Зря так уж круто, ни взысканий, ни замечаний у него раньше не было.

— Вы с ним друзья, Петр Алексеевич?

— Давно в одном коллективе, в одном списке к награждению были представлены. Друзья? Нельзя сказать, тогда бы я сам все о нем знал… А вы сходите, беда у человека. Наверно, и сам Вася неправ, как-то он ото всего оторвался, и от общественных дел отошел… Тут одним махом не разберешься. Вы попробуйте не торопясь… Ну, до встречи, вот и наш автобус!

Впервые Героя Социалистического Труда Василия Михайловича Клементьева я увидел года два назад, причем в несколько неожиданной обстановке: в прошлом известный экскаваторщик, он тогда работал старшим прорабом в Управлении механизации, ведая, разумеется, экскаваторами. Собрался я с ним потолковать, дали мне машину, чтобы объехать его участок, но сколько мы ни мотались от экскаватора к экскаватору, везде-то Клементьев успел побывать, отовсюду «не так давно ушел».

Застал я его лишь в самом конце рабочего дня, точнее, уже после его окончания. Одетый не то чтобы парадно, но и не по-рабочему, старший прораб сидел в кабине экскаватора и азартно орудовал рычагами. Чуть запрокинув голову с гладко зачесанными назад редковатыми волосами, он так увлекся, что не сразу заметил меня. А заметив, застеснялся.

— Вот познакомьтесь, замечательный экскаваторщик, Чеволдаев Иван. А я теперь так, сбоку, администрация… — заговорил он. И вдруг излил душу: — Могу же я хоть немножко отдохнуть? Весь день бегаю, увязываю, утрясаю. Невмоготу! Вот и бегу к Ивану: друг, дай черпануть! Хоть пять ковшей! Чтоб душа на место легла.

Клементьев… В 1953 году на строительстве Куйбышевской ГЭС он дал на своем «Уральце» сто двадцать восемь тысяч кубометров грунта при норме пятьдесят тысяч. Длительность цикла он снизил до девятнадцати секунд, и нормативные станции изучали его опыт. Талант, умение — все налицо. А образование — пять классов да курсы — для старшего прораба маловато, на одном опыте и практике нынче не продержишься. Вот и берется человек за рычаги, чтобы… отдохнуть!

Что же с ним произошло?

На этот раз, прежде чем идти к Василию Михайловичу, я расспросил о нем в Управлении механизации. Суховатый секретарь парткома сказал мне безапелляционно:

— О Клементьеве писать не следует: проштрафился. Снят с должности и переведен слесарем на ремонт. У, нас передовые люди растут, как грибы, подскажем, о ком писать, а Клементьева оставьте, пусть вину свою искупает в цехе.

Спорить я с ним не стал, но и совета его не послушался — просил же меня Досаев разобраться!

Я отыскал цех, в большом пролете которого толпились стальные чудища двадцатого века, приползшие к своим добрым Айболитам. Здесь их выслушивают, осматривают. Одним наваривают новые зубы и восстанавливают подвижность изношенных суставов, другим, попавшим сюда с производственными травмами, ставят протезы, чтобы чудища могли распрямить перекошенные плечи, ворочать длинными шеями, двигаться, трудиться.

Айболиты собрались тут вида непривычного, в белых халатах возле таких машин не погуляешь: ржавчина, дочерна изработанное масло, стальная пыль. И хотя здоровенная шестерня, которую Клементьев устанавливает на место, сверкает свежими гранями, у Василия Михайловича на спецовке пятна и разводы.

Он занят своим делом настолько, что никого и ничего вокруг себя не видит и не слышит. Касается шестерни не только инструментом, но и рукой, мягким, почти ласковым движением. Губы его шевелятся, словно он уговаривает зубчатую железяку: не упрямься, милая, все равно меня не переспоришь!

И точно. Вот Клементьев уже склонил голову набок, взглянул удовлетворенно, вытер руки ветошью и спрыгнул с гусеницы экскаватора. Увидев меня, подошел, поздоровался, не подавая руки, — только показал широкую, лоснящуюся ладонь:

— Масло… Да и грязновато у нас: ремонт. Ну, ничего, меня этим не смутишь, и труда физического не боюсь, из прорабов и сам просился, то дело не по мне.

— Все-таки чем-то провинились, Василий Михайлович?

— Я? — Он вскидывает на меня веселый взгляд, в котором сквозит все же какое-то напряжение, так что веселость его кажется мне напускной. — Да ничем не провинился! Говорят — выпиваю. Бывает. А в общем, ко мне придрались. Сейчас рассказывать недосуг, вы вечером заходите. Сегодня же!

— Сегодня не смогу, Василий Михайлович.

— Понял, — нахмурился Клементьев. — Конечно, вам на линию фронта, а у меня так, обоз второго разряда, кому со мной интересно?