Высокий счет

Пока — сто. Гарантируемые сто сорок километров в час можно давать лишь после надежной обкатки. (Довелось мне прокатиться по шоссе и с такой скоростью: свидетельствую, та же самая плавность хода, такая, что диву даешься, когда семь километровых столбов проскакивают мимо тебя за три минуты.)

А пока — сто. Испытатель поворачивает «к дому», на завод, и теперь навстречу нам проносятся близнецы нашей новорожденной машины. Час назад все эти автомобили, которые пятьдесят шоферов-испытателей один за другим уводят с конвейера, были всего лишь разобщенными между собой деталями. Только час назад!

Здорово!

Майор катит на велосипеде в корпус вспомогательных цехов, КВЦ. Нет стальной полоски для хомутов, но есть лист, есть ножницы. Нарезать полосы, согнуть хомутики — дело нескольких минут, Майор даже сам включает ножницы; чтобы не тратить времени на объяснения, сам отрезает первую полоску… Только первую, потом его вежливо просят посторониться.

И вот Майор уже «транспортное средство»: три десятка хомутиков он везет в главный корпус на велосипеде. Распоряжение дано, заказ сделан, через полчаса будет доставлено сколько угодно таких пустяковых деталек. Но сейчас нужно успеть установить хомутики на выхлопные трубы всех автомобилей, идущих по конвейеру без них.

Успел! Два сборщика бегут ставить хомутики. Они идут против хода конвейера, медленно возвращаясь к своему рабочему месту.

Остановка главного конвейера предотвращена, и никому ни о чем не нужно докладывать, все обошлось благополучно. Теперь можно немного расслабиться, передохнуть. У селектора дежурит отличный инженер.

Что? Звонили из цеха сварки? Неполадки? Черт побери, никак за всем не уследить! Доехать на одной из только что собранных машин? Ладно, тут недалеко. Хорошо, что дирекция обеспечила диспетчерскую службу хоть велосипедами…

Майор крутит педали, мчится в сварочные цехи, недавно бывшие ему такими родными. Здесь, чуть позвякивая металлом, ползет по конвейеру «виноградная гроздь» (название эффектное, гроздь налицо, при чем тут виноград — никто не знает). В одну гроздь подвешены все детали, идущие на автомобильный кузов, продукция прессового корпуса. Возле главного кондуктора рабочие рассуют, поставят в отведенные для них места пол и потолок, все боковины, крылья — словом, весь комплект. Одно нажатие кнопки, и детали сварены между собой. Правда, это всего лишь прихватка, варить будут еще долго, каждый свое. Сварщики выстроились вдоль конвейера, то поднимающегося повыше — там ведут потолочные швы, — то вновь опускающегося к полу. И все же, хотя из главного кондуктора выходит нечто безглазое, без ног и без рук, это уже некое подобие автомобиля.

Тут заминка оказывается пустяковой, Майор решает вопрос быстро. Но ведь его касается буквально все в этом цехе! И как не заглянуть на участок рихтовки, где ползут по полу уже намертво сваренные кузова — «черные», как именуются они на заводе? Отсюда кузова уйдут уже в окраску, но перед этим заботливые руки рихтовщиков должны выверить, выровнять, завершить всю работу металлистов.

О, сначала тут было нелегко… Инженер Ремиджо Бреда, с которым Майор познакомился еще в Турине, рихтовщик Энсо Балларин, прозванный нашими парнями «балериной», и другие — все они, старательно передавая свой опыт советским рабочим, никак не могли сговориться с мастером Аристовым.

Особенно волновался один из итальянцев, назовем его хотя бы Антонио. «Теста дуро, теста дуро!» — твердил он. Если перевести буквально — твердая голова, твердолобый, мол, человек, этот Аристов, никак не понимает, чего от него хотят!

А он, Виктор Аристов, понимал. Отлично понимал!

Ему втолковывали, что каждый рихтовщик должен знать и выполнять одну и ту же неизменную операцию, следить за «своим», крохотным, конкретным участком машины: кто за дверцей, кто за крышей… А Виктор Александрович добивался взаимозаменяемости, он ежедневно менял рабочих местами.

Бурно жестикулируя, Антонио показывал рихтовщику, как нужно стоять, как держать инструмент, как опираться. Но проходил день, другой, итальянец убеждался, что его ученик все понял, надо только потренироваться, и на всю жизнь будет человек обеспечен работой, как вдруг являлся к Антонио новый рихтовщик и, тыча себя пальцем в грудь, заявлял:

— Я, понял? Ма, или мио, как там по-вашему? Здесь, ясно? Труд, понял?

Антонио судорожно листал красный русско-итальянский разговорник, выпущенный фирмой «Фиат», пожимал плечами, кричал «теста дуро» и начинал обучение вновь. Однако и он, и другие «шефы» очень скоро поняли, что народ здесь собрался виртуозно владеющий делом и умеющий смотреть широко. Шуметь перестали. Задумка Аристова удалась.

На конвейере у каждого рабочего или группы рабочих — определенные операции, довольно однообразные. У рихтовщиков дело живее: каждую ямку и горбинку на металле, каждый перекос или заусеницу рихтовщик сам обнаруживает, принимает самостоятельное решение, как изъян ликвидировать, сам устраняет его — там стукнет молотком, там выжмет, в другом месте пройдется электромашинкой…