Высокий титул

Не глядя на нее, я сел рядом и стиснул голову руками: под пальцами тяжелыми и частыми толчками била кровь. Я считал эти удары и чувствовал страшно непривычную тяжесть во всем теле…

Уже у дверей Светлана торопливо сказала:

— Прости меня… Ты меня должен бы понять!.. Я… люблю тебя, но сейчас мне плохо — это пройдет… Прости и не провожай меня!..

И была еще одна долгая ночь…

Глава шестнадцатая

И опять было удивительное утро бабьего лета, одно из тех, что не способны подарить земле ни весна, ни лето. Теплая и прозрачная синева была так высока, что высоты этой, казалось, не сможет достичь даже всесильное солнце. Пронзительно светлы и ясны были дали, все просматривалось до бесконечного далека, но не было в этом далеке привычного марева — оно растворилось в прозрачности воздуха, не замутив этой прозрачности, но все-таки существуя в ней. Степь убежала за горизонт, неистовый свет лился над нею неспешно и бесконечно, словно для того только, чтобы понять было: ведь вот и пусто и равнинно, так что сразу не за что и зацепиться, а все равно великолепно и неповторимо!

А по Лебяжьему с самых краев все ближе и ближе то там, то здесь могуче вздымались тополя, вынося в небо кованое золото крон. А вот и Блестянка, нежно обласканная песчаными отмелями, серебрится широкой лентой по заливным лугам, незаметно переходящим в реку, что и не понять, где кончаются луговые, а где начинаются водяные травы…

Вглядишься, сольешься с природой и вдруг поймешь, нет, ощутишь то, что народился заново, что я — частица всего окружающего, что все только начинается: и я, и природа, и жизнь…

Двенадцать ступенек До библиотеки на втором этаже. Сейчас я зайду в читалку и скажу ей все!..

За картотекой сидела Лида Малышева.

— Лида?! А где… Светлана?

— А Светланка уехала!

— Куда?

— В отпуск вроде, а куда — не сказала! Она так быстро, так быстро все решила, что я и не думала-то! Я говорю: «Свет, чо ты лотошисся? Отпуск-то хорошо в августе брать, когда арбузы, когда дыни…»

— А тебя она когда уговаривала… за нее… побыть?

— Неделю назад! Она и в район ездила! А чо?

— Ничего… До свиданья, Лида!

ТОМЫШЕВ:

— Проходи, Эдуард, ты как раз по делу!.. Садись! Как думаешь…

— Николай Николаевич, мне нужно уехать!

— Куда это?! — удивился Томышев.

— Мне нужно уехать! Дня на три…

— Да вы что — сговорились? Ну, Светлану я понимаю…

— Где она?!

— Нн-не знаю… — растерялся Томышев. — Что отпуск взяла скоропалительно — знаю, а куда… Извини, брат! — он развел руками.

— Басов сейчас у себя?

— Ты вот что, моряк! — Томышев нахмурился. — Ты дров не наломай! Зачем он тебе?

— Нужен!

— Нет, не нужен!.. Не до тебя ему, да и тебе до него… Знаю я… «Давно… Помолчу о Басове…»

— Вы что-то хотели спросить, Николай Николаевич? — через силу улыбнувшись, сказал я.

Томышев улыбнулся тоже:

— Это другое дело… Как думаешь, Виктор Малев — сможет ли он возглавить правление колхоза?.. Я-то его хорошо узнал… Но мне хотелось бы, понимаешь, хотелось бы услышать твое мнение…

— Виктор?.. А согласится ли он? Я уж не говорю — достоин или не достоин: тут не может быть и речи!

— Думаю, что согласится… Ну что ж, моряк! Три дня я тебе даю! — Томышев встал. — Я же понимаю и все… знаю! Только смотри!..

— Я обязательно буду смотреть! О-бя-зательно…

В правлении Басова не было…

Дом-домище за глухим забором… Бесшумно почти распахнулась калитка. Веранда: тут она была… Дверь: ее она открывала… Тетерь открою я…

Он сидел на диване, уткнувшись в газету, в галифе, в нижней рубашке, в комнатных тапках. Он читал. Он был спокоен.

— Где она?!

Он не слышал меня или не хотел слышать… А может, я говорил слишком тихо…

— Где она?!

Отодвинута газета, яростью перекошенное лицо, хриплый, захлебывающийся голос:

— Во-первых… она уехала… сама!.. Во-вторых, это тебе… необязательно знать!.. В-третьих…

— Где она?!

— В третьих… я ее отец и… хочу познакомиться с твоим отцом! Где он?

Это удар под дых. Не по правилам. Нечестно.

Слепой шаг вперед… Сжатые кисти рук моих ладонями Ленки… Ее расплывчатое лицо… Вся она… Откуда она взялась?

— Чудогорье, Подберезная, двенадцать… Баскакова Домна Платоновна… Тетка ее… Восемь часов поездом…

Холодный пот по лицу моему, нервное подрагивание мышц. Опять Ленкин голос:

— Она через меня… уехала! Я же тебе говорила!

«Чудогорье. Восемь часов поездом…»

…Восемь часов поездом — восемь лет, восемь веков.

Районный городишко на западе Центральной России. Пыльные улицы, тесные, домишки аккуратные, обнесенные хиленькими заборчиками… Палисадники с цветами, пыльные листья кленов у тротуаров, тряский старенький автобус по улочкам…

— Улица Подберезная! — это кондукторша, сонная, злая…

Восьмой номер, десятый, двенадцатый… Тесно заставленная комнатушка и резкий запах нафталина…

— Светлана!

— Ты-и?!

Это не пол под ногами, это палуба моего далекого корабля… Держись, Отаров! Крепче держись за поручни и на ногах крепче, дюжься, моряк!..

— Тебе… плохо, да?

— Свет-ла-на…

…И прошло на два года больше четверти века со дня моего рождения, прежде чем я обнял ее худенькие плечи, исцеловал родное лицо и, поправив разлетевшуюся прическу, одуревший от счастья, брякнул: