Высоко над уровнем моря

Рядом со мной отчаянно лупит из автомата Костенко. По всем правилам стрельбы он должен лежать справа от меня, как и положено второму номеру. А этот змей строился слева. И теперь осыпает отстрелянными гильзами.

– Ленту давай!

Не слышит, увлекся, враг…

Лягаю его ногой. Костенко поворачивает ко мне свою красную морду: глаза – как щелки, лицо яростно перекошено, на кончике носа – капля. Все это с дурацкой закономерностью отпечатывается в моих мозгах. Всегда так – запоминается всякая чепуха. Интересно, неужели и у меня такая же рожа?

– Ленту давай!

Костенко ловко перемахивает через меня. Он снимает с себя пулеметную ленту, которую намотал на себя крест на крест, словно революционный матрос. И – вставляет в лентоприемник новую металлическую змею.

Снова пулемет плюется смертью в снежную круговерть.

Рядом грузно проседает снег. Инстинктивно вжимаюсь в землю и только тогда поворачиваю голову: рядом плюхнулся наш взводный, гвардии старший лейтенант Орлов. «Орел ты, лейтенант Соколов! – Я не Соколов, товарищ генерал! Я – Орлов! – Все равно! Сокол ты, Орлов!» Дежурный прикол нашего взвода.

– Возьми левее! – кричит мне взводный чуть ли не в самое ухо. То самое, что пытался мне попортить свом тарахтением «второй номер», – Они позицию сменили! Не видишь, что ли?

Я ничего не отвечаю, меняю прицел. Как же, увидишь что – нибудь в этом снежном поносе… Даю поправочку.

– Прочесывай от этой точки влево – вправо на три – четыре метра! – продолжает командовать Орлов, – Сектор стрельбы не расширяй – своих зацепишь: сейчас рота наверх поползет. Стрельбу прекратишь, когда увидишь зеленую ракету в своем направлении. Понял?

Чего тут непонятного? Я глянул на Костенко: толковый ефрейтор еще одну ленту приготовил. На всякий случай.

Лейтенант еще с минуту полежал рядом с нашим пулеметом, потом отполз. На атаку наш героический взвод вдохновлять.

А я стреляю. Длинная очередь. Поправочка. Три коротких, снова длинная. Мое дело маленькое, солдатское. И мыслей в башке нет никаких. Даже той, которая просто обязана появиться: неизвестно, сколько мы еще пролежим на снегу, поэтому нужно приказать набивать Костенко патронами пустую ленту, а не шмалять из автомата у меня под боком.

Бью теперь только короткими. В груди – холодная ярость, голова чистая, мысли в ней текут ровненько, как трассера. Сволочи, завалили Мухина. И парнишку того, Варегова, тоже. Вашей банды рук дело, знаю. Все равно расплата пришла. Сами напросились. Суки. Рикошетом она к вам пришла. И будет приходить, пока не поймете, что нужно не только грешить, но и каяться. Мы… мы уже начали, поэтому и уходим. А вы?… Мы вас, суки, научим…

Чуть впереди слева взметнулся огненный фонтан. Полыхнул, как вспышка спички на ветру, погас, оставив после себя шапку дыма. Впрочем, дым я уже не видел – скорее понял, что он должен быть.

Невидимое, но плотное, как стенка, ударило по всему корпусу, опрокинуло. Пулемет в моих руках, кувыркнувшись, выпустил последнюю очередь прямо перед собой.

Я не потерял сознание, нет. Просто получилось, как во время сеанса в кинотеатре: передернул раздолбай – киномеханик пленку и несколько кадров проскочили мимо твоего внимания. Ведь только что лежал на животе и стрелял из пулемета, а теперь вытянулся на спине, под головой – собственная «эрдэшка», перед глазами – по-прежнему обиженная морда Костенко. Только теперь она приобрела еще оттенок встревоженности.

– Ты как?

Дурацкий вопрос. Что ему ответить? Что тело как ватное и блевотина колом в горле стоит?!

– «Духов» униз отохнали! – поведал героический «второй номер». Сейчас мне его белобрысая физиономия кажется роднее всего на свете, – Уси унизу сидят, у сугроби. А ПК наш осколком раздолбало: «духи» «эрэс» пустили. Тоби взрывной волной чуть охреначило…

Интересно, ты-то как, хохол, уцелел? Ведь рядом лежал. Везучий…

Думать мне тоже больно, а говорить и подавно. Поэтому продолжаю изображать чурбана с глазами. Ослепительный свет снега, несмотря на то, что над головой не видать ни солнца, ни неба, режет глаза.

– Спирту будешь?

– …Откуда?… – звуки с трудом пролезают через сведенное судорогой горло, но говорить надо. Надо возвращаться к жизни.

– На прошлой неделе старшине в кишлаке бакшиш помог сробить. Трех баранов. Вот он меня и отоварил.

– Давай…

После глотка спирта меня выворачивает наизнанку. Дубина, забыл, что после контузии пить нельзя?! Но странное дело, полегчало. Делаю еще глоток.

– Как ты его разбавлял: один к трем?

Лицо Костенко становится обиженнее некуда:

– Ты чо? Фифти – фифти, напополам! Еще будешь?

– Хватит…

«Второй номер» (хотя какой, к черту, «второй номер», пулемет-то накрылся!) с серьзным видом закручивает фляжку. Домовитый хлопец. Это про него анекдот сочинили: «А шо ехо пробувать? Сало як сало…»

Скрип шагов. Рядом на корточки присаживается старший лейтенант Орлов, с ним – Вовка Грач с жизнерадостной физиономией. Ему бы уроки оптимизма Костенко давать.

Мой напарник по сражению торопливо отворачивается, пряча за пазухой фляжку со спиртом – как бы не отобрали. Или попросили угостить, что для него почти одно и то же.