Высоко над уровнем моря

— …Откуда?… — звуки с трудом пролезают через сведенное судорогой горло, но говорить надо. Надо возвращаться к жизни.

— На прошлой неделе старшине в кишлаке бакшиш помог сробить. Трех баранов. Вот он меня и отоварил.

— Давай…

После глотка спирта меня выворачивает наизнанку. Дубина, забыл, что после контузии пить нельзя?! Но странное дело, полегчало. Делаю еще глоток.

— Как ты его разбавлял: один к трем?

Лицо Костенко становится обиженнее некуда:

— Ты чо? Фифти — фифти, напополам! Еще будешь?

— Хватит…

«Второй номер» (хотя какой, к черту, «второй номер», пулемет-то накрылся!) с серьзным видом закручивает фляжку. Домовитый хлопец. Это про него анекдот сочинили: «А шо ехо пробувать? Сало як сало…»

Скрип шагов. Рядом на корточки присаживается старший лейтенант Орлов, с ним — Вовка Грач с жизнерадостной физиономией. Ему бы уроки оптимизма Костенко давать.

Мой напарник по сражению торопливо отворачивается, пряча за пазухой фляжку со спиртом — как бы не отобрали. Или попросили угостить, что для него почти одно и то же.

— Ты как? — задает тот же костенковский дурацкий вопрос взводный.

После спирта он мне кажется не таким дурацким и я отвечаю:

— Вроде, жить буду…

— Встать сможешь?… Ну, тебе круто повезло! Грач, помоги своему корешу подняться! Топайте в пещеру, отдыхайте. Вы сегодня честно поработали — атаку взвода обеспечили. Ротный к награде представлять будет.

— К какой?! — встрепенулся Костенко.

— К звезде Героя, — покосился на него Орлов.

— Шутите, товарищ старший лейтенант… — лицо полтавского хлопца приобрело еще более обиженное выражение. Хотя, вроде бы, дальше уж некуда.

Обиделся ли мой «второй номер» на подначку или только сделал вид, я не понял. Да и не собирался понимать — были проблемы и посерьезнее. Может, он и вовсе родился на свет с таким выражением.

Выражением «зачем ты, мама, меня на свет родила!» Каждому, кто хлебнул здесь дерьма, такие мысли хоть раз, но приходили в голову. Впрочем, «духов», всерьез сталкивавшихся с нашей героической и непобедимой Красной Армией, любившей орудовать как слон в посудной лавке, такие мысли тоже посещали.

…«Вернусь домой, — сказал как-то Грач, поддавшись философским, совсем не свойственным ему настроениям, — Заделаюсь этим… как их… пацифистом. Буду против войны агитировать. Потому что дерьмо это вонючее. И человек на ней тоже дерьмом становится. Светлого у нас нет, Андрюха…»

Такие мысли мне иногда приходили в голову, но с тем, что я и мои друзья превратились здесь в полное дерьмо, был категорически не согласен.

— Дерьмо, говоришь?! — даже не знаю, с чего это я так разозлился, — Ты у нас, конечно, д, Артаньян, а вокруг тебя пидоры! Ты лучше вспомни про пацана с крестом на шее из «весны-88»! Кто его «Иисусиком» называл, кто заставлял чистить сортир малой саперной лопаткой?! Ты был его самым страшным кошмаром, и если бы не заставил тогда рачсстрелять того «духовского» разведчика, пацан был бы до сих пор жив. Или он от невкусной гречневой каши решил к «духам» сбежать? С крестом — то на шее. И когда его, всего изрезанного, в арыке нашли, кто больше всех орал, что отомстит?!

— Да понял я тогда, понял…

…-А теперь, значит, в пацифисты решил двинуть. А как же с клятвой?

— Я же сказал — после Афгана! Может, я так хочу свою вину искупить!

— Что-то у тебя философия с двойным дном получается. Веришь в одно, а делаешь — воюешь — другое. За мир хочешь выступать во всем мире — отлично. Пацифистом мечтаешь стать — просто замечательно. Так что ж ты не пойдешь сейчас к командиру полка и не скажешь: мол, не хочу больше мараться, задолбало! Боишься особого отдела?

— Да я сейчас…

— Убери пакши! Я с тобой на кулачках драться не буду — бичак в пузо воткну!

…Сиди и слушай: знаю, что можешь пойти. Потому что если у тебя в башке какая-нибудь ерунда заведется — не успокоишься, пока не доведешь дело до конца. Молодец… Вот только прежде чем идти к «папе», смотайся сначала в кишлак к старому Наджибу и пусть он тебе расскажет еще раз, как всю его семью курбановцы под нож пустили, потому что сын был учителем. А особенно внимательно порасспрашивай, что они сделали с его младшей дочерью… Не хочешь? Сам знаешь? Так вот, пацифист гребаный, подойди сейчас к зеркалу и посмотри на свою рожу. Похож ты на него? Вроде нет, а?! Как ты думаешь?

Вовка не разговаривал со мной месяц. А потом, вов ремя проводки колонны прикрыл огнем из пулемета. Тогда наш БТР-70 напоролся на фугас и меня, как пробку из бутылки, взрывом вышибло из люка, в котором стоял, на землю. Причем, в сторону «духов»… После всего Грач пришел ко мне в санчасть и притащил огромную дыню. Сладкую и сочную. Это я на всю жизнь запомню…

— Извини, — сказал я тогда, — черт его знает, что со мной случилось. Моча в голову ударила.

— Да чего там… — ответил Грачев, — Прав ты был. Какой из меня, к черту, пацифист. Если мы все ими станем, милитаристы всякие нас с дерьмом сожрут. Кому — то и в аду гореть надо…

Я с удивлением посмотрел на друга. Нда-а… Война сильно людям мозгов прибавляет. Особенно тем, кто хочет.

Естественно, я этого ему не сказал. Сказал другое:

— Сам допер или подсказал кто?