Высокое Искусство

— Император — не человек, — повторил Курцио. — Это символ. Это надежда для всех и каждого, кому мы не сунули в зубы кошель золота и обещание торговой привилегии. Мелкая знать и нищее рыцарство, которые боятся, что их куцые владения отберут наши могущественные союзники. И ведь отберут, а мы закроем глаза, потому что такова цена молчания и согласия! Церковь Пантократора, которой сейчас придется отступить перед истинной верой. Небогатое купечество, мастеровые и крестьяне, которые должны возместить наши затраты и наполнить казну. Любой, кто думает, что достоин большего чем имеет. Любой, чья жизнь теперь ухудшится, и кто станет винить в том Алеинсэ. И еще те, кто увидит в смуте не беду, а шанс. Их тысячи тысяч, а юный Артиго — точка притяжения этой громады. И пусть Двое будут милосердны к нам, если у его отца имеется хоть капля рассудка и амбиций, а парень не совсем идиот. И ведь это лишь вершина горы!

Курцио сделал паузу, перевел дух. Продолжил с гневной энергией:

— В мире есть место лишь одному Императору. Он гвоздь, который удерживает государство. Он высший судья в спорах, он оплот справедливости, защитник законов. Он может быть сколь угодно плох, но без Императора нет власти, нет основания. А два правителя это все равно, что ни одного, значит больше нет порядка, нет закона, это ясно каждому. Как только весть о двоевластии разойдется, сосед поднимет руку на соседа, деревни станут передвигать межи в свою пользу. Цеха добьют остатки ремесленных советов и начнут заново делить привилегии. Старые враги из мелких «аусф» и «цин» будут сводить счеты предков за леса и города. А каждый победитель в этой усобице создаст проигравшего, который сочтет виновной лично семью Алеинсэ, ведь мы нарушили заведенный порядок. И налоги! Кому вносить налоги, если императоров двое? И как ты заплатишь горцам, как мы возместим свои траты, если в казну не потекут новые деньги? Много денег, ведь ты, главный казначей, знаешь лучше кого-либо, оскудение золотых и серебряных рудников — не миф.

— Смута, подумаешь, — фыркнула Юло. — Не первая ине последняя. Наша семья разменяла семьдесят поколений. Мы пережили вещи намного хуже. Переживем и в этот раз.

— Это не смута, — тихо произнес Курцио. Он успокоился столь же быстро, как вспыхнул. Одернул кружева на рукавах, пригладил залакированные на затылке волосы, проверяя, не выбился ли непослушный волосок.

— Это война. Война всех и каждого. Забытый ужас Катаклизма, который готов возвратиться и пожрать нас.

— Тем лучше. Совет не хотел войны, но учитывал ее возможность. И мы не против, — жестоко улыбнулась женщина. — Пусть будет война! Пусть континент исходит кровью, пусть горит до основания! Пусть поля зарастают сорной травой и белеют костями, а города превращаются в кладбища.

— Вы поддались материковой заразе, жаждете власти ради самой власти, — покачал головой Курцио, на лице его отразилась тень растерянности, смешанная с отвращением. — Но путь Алеинсэ всегда был иным! Власть следует за деньгами, а всякое начинание должно принести больше денег, нежели поглотит. Мы не тратим золото на помпезную глупость, мы зарабатываем на хаосе, а не бросаем деньги в его пасть! Потому семья и пережила все испытания. Безумцы…

— Неужели ты забыл историю? Ведь это все уже было, четыреста лет назад, и Ойкумена корчилась в пламени всеобщей войны. Тогда мы не просто выжили, нет, семья Алеинсэ из презираемых изгоев стала первой среди равных. Обмелел ли с тех пор океан? Стал ли наш флот слабее? Оскудели ум и воля? Нисколько. Так что нам ли бояться новых испытаний! Если огню суждено возгореться, пусть пылает ярче, сильнее, страшнее. Чем глубже разверзнется бездна, тем выше поднимется Сальтолучард. Так что мы не безумцы. Мы те, кто милостью Иштена и Эрдега наследуют весь мир.

— Нет, вы не безумцы, — сказал Курцио после долгой паузы. — Вы дети, что играют с углями на сеновале, потому что видели, как отец выжигает лес под пашню. И я не хочу в этом участвовать. Так получилось, что моими руками был зажжен первый костер, этого с меня хватит.

— Продумай, — Юло так же успокоилась, буравя собеседника взглядом лягушачьих глаз с распухшими веками. — Не спеши. Дай чувствам схлынуть, а рассудку взять верх. Ты поймешь, что мы правы. Не имеет значения, отрежут ли голову Артиго-младшему его спутники, чтобы продать на вес изумрудов, или он соберет каких-то сторонников, бросив их под копья нанятых Алеинсэ войск. Семья в любом случае победит, понадобится на то неделя или десять лет. Так будет. Это неизбежно. Но свой удел ты можешь выбрать сам. Сегодня еще можешь, Тайный Совет поймет и простит короткую слабость. В конце концов, лишь Двое совершенны. Но завтра колебаться будет уже поздно.

* * *

Шелест страниц, нечастый, повторяющийся со строгой периодичностью, безумно раздражал. Флесса сидела молча, глядя в стену, выпрямившись и сложив руки на коленях. Платье сковывало, висело на теле как власяница, однако сегодня требовалось надеть именно его. Во избежание.