Высокое окно

— То, что она платит вам за работу не так уж много, очень для нее характерно, — грубо прервал ее я. — И то, что вы должны ей больше, чем сможете отдать когда-нибудь, скорей, правда, чем поэзия. Как бы то ни было, все это теперь неважно. Ваньер покончил жизнь самоубийством. Это скучно и окончательно. А все ваше поведение — в той или иной степени игра. С вами случился нервный шок, когда вы увидели в зеркале его оскал, и этот шок вызвал воспоминание о другом, давнем потрясении — и вы просто инсценировали ситуацию по своему странному обыкновению.

Она застенчиво посмотрела на меня и кивнула медно-золотистой головкой, как бы соглашаясь.

— И вы не выталкивали из окна Гораса Брайта, — добавил я.

Ее лицо передернулось и страшно побледнело.

— Я… я… — Она зажала рукой рот и потрясенно уставилась на меня.

— Я не говорил ничего, если бы доктор Мосс не уверил меня, что это не повредит вам, и мы можем разобраться во всем прямо сейчас. Наверное, вы действительно верите, что убили Брайта. У вас был и мотив, и возможность, и, может быть, на какую-то долю секунды у вас был порыв воспользоваться этой возможностью. Но не в вашем это характере. В последний момент что-то произошло, и вы потеряли сознание. Он действительно выпал из окна, но вытолкнули его не вы. Вас заставили поверить в вашу виновность. Это было сделано расчетливо, осторожно, с той спокойной жестокостью, какая может быть свойственна только определенного рода женщине по отношению к другой женщине. При виде миссис Мердок сейчас вряд ли может прийти в голову мысль о ревности — но это могло быть мотивом. У нее был и лучший мотив — пятьдесят тысяч долларов страховки, все, что осталось от потерянного состояния. Она любит своего сына странной, дикой, властной любовью, характерной для таких женщин. Она холодна, зла, беспринципна; и он использовала вас без всякого сострадания и жалости, как страховку на случай, если Ваньер когда-нибудь заговорит. Вы были для нее просто козлом отпущения. Если вы хотите изменить эту серую, лишенную страстей жизнь, которую вы влачите, вы должны понять все и поверить мне. Это трудно, я знаю.

— Это абсолютно невозможно, — спокойно сказала Мерле, глядя на кончик моего носа. — Миссис Мердок всегда была очень добра ко мне. Это правда, я не очень хорошо все помню… но вы не должны говорить о людях такие ужасные вещи.

Я достал конверт, который нашел у Ваньера. Две фотографии и негатив. Я подошел к ней и положил снимок ей на колени.

— О'кей, посмотрите вот это. Ваньер снял это с противоположной стороны улицы.

Она взяла снимок.

— Как, это же мистер Брайт, — сказала она. — Не очень удачная фотография, правда? А это миссис Мердок — тогда она была миссис Брайт — прямо за ним. Мистер Брайт, кажется, очень рассержен. — Мерле подняла глаза и посмотрела на меня с каким-то тихим любопытством.

— Если он здесь кажется рассерженным, — сказал я, то посмотрели бы вы на него несколькими секундами позже, когда он шлепнулся.

— Когда он — что?

— Посмотрите же, — сказал я с ноткой отчаяния в голосе. — На этой фотографии заснята миссис Элизабет Брайт Мердок, выпихивающая своего первого мужа из окна офиса. Он падает. Посмотрите на положение его рук. Он визжит от ужаса. Она стоит за ним, и ее лицо искажено ненавистью — или чем-то вроде того. Вы что, не понимаете? Именно это доказательство Ваньер и держал у себя все эти годы. Мердоки никогда не видели этого снимка и никогда по-настоящему не верили в его существование. Но он существовал. Я нашел его вчера, благодаря такой же чистой случайности, как та, благодаря которой его удалось сделать. Это можно расценить просто как торжество справедливости. Вы понимаете?

Мерле еще раз посмотрела на фотографию и отложила ее в сторону.

— Миссис Мердок всегда была очень добра ко мне, — сказала она.

— Она сделала из вас козла отпущения, — скзал я неестественно спокойным голосом, как режиссер на скверной репетиции. — Она хитрая, жестокая, хладнокровная особа. Я отдам ей снимок. Я очень хотел бы отдать ей снимок в комплекте с крупнокалиберным ружьем на слонов. От этого меня удерживает только мое хорошее воспитание.

— Да, — сказала Мерле. — Это так. — И я видел, что она слышит только каждое третье слово и услышанному не верит. — Вы никогда не должны показывать это миссис Мердок. Это страшно огорчит ее.

Я взял фотографию, разорвал ее на мелкие клочки и выбросил в мусорную корзинку.

— Может быть, вы когда-нибудь пожалеете о том, что я это сделал. — Но о том, что у меня есть негатив и еще один снимок, я умолчал. — Может быть, однажды ночью — три месяца… три года спустя — вы проснетесь и поймете, что я говорил вам правду. И, может быть, тогда вам захочется взглянуть на фотографию еще раз. Но я могу и ошибаться. Может быть, вас как раз очень разочарует тот факт, что вы никого не убивали. Это мило. В любом случае это очень мило. Теперь мы спускаемся вниз, садимся в машину и едем в Вичиту навестить ваших родителей. Не думаю, что вы вернетесь к миссис Мердок, но я и здесь могу заблуждаться. И больше об этом мы говорить не будем. Никогда.