Высокоточная смерть

– Тогда подожду ее в палате, – сказал я и вышел.

В общем коридоре я сразу увидел полковника Альтшулера. Он, видимо, уже поговорил с охраной возле палаты медсестры и сейчас разговаривал с охраной возле палаты Тамары. Я приблизился. Полковник увидел меня, отпустил охранников, разрешив им сесть на кушетку, и пошел вслед за мной в палату.

– Видел, видел, как пуля прошла. Стену знатно проломило. Говоришь, винтовка «Корд»… Надо бы домой такую взять, от тещи отбиваться. Но это шутка. А если всерьез, как думаешь, подполковник Николаев имеет отношение к этому выстрелу?

– Времени после нашей последней встречи прошло слишком много, чтобы в характере ничего не поменялось. Но тогда, в давние времена, он после стрельбы в Тамару сначала бы застрелил снайпера, потом Боба, а уже третьим попытался бы застрелить меня. Но и то, думаю, в том лишь случае, если бы я ему это позволил – это раз, или бы он взял аванс за работу, которую не сделал, и предпочел бы не оставаться в долгу.

– А ты думаешь, он аванс не брал?

– Не знаю, товарищ полковник.

– Кстати. Машина, номер которой ты мне сообщил, найдена. Она, в самом деле, принадлежит бывшему десантнику, год назад уволившемуся из армии. Ему предлагали пойти на контрактную службу, но он отказался. Был когда-то неплохим снайпером. Нашли машину не слишком далеко от областной больницы, всего в четырех кварталах. Сам десантник-снайпер оказался в машине с прострелянной головой. И нож в сонной артерии торчал. Кто-то убил его. Нож – «контрольный» удар. Но винтовки «Корд» в машине не было. Вот я и думаю – кто убил? Боб или подполковник Николаев? Первый мог покарать за промах, второй из-за того, что ему мешают. Несогласование планов вполне возможно. Но тогда и Бобину следует опасаться Николаева. Ведь снайпер так стал действовать явно не по собственному усмотрению.

– Да, товарищ полковник, в этом сложно разобраться, – согласился я. – И ответ здесь просто так не найдешь. Но одно знаю твердо, даже в случае, если Николаев убьет Боба, от охоты на меня он в любом случае не откажется. Во-первых, киллеры всегда берут аванс. При выполнении любого заказа им необходимо покрыть накладные расходы, на переезд с места на место, на оружие, в конце концов. И Николай Николаевич пожелает его отработать. Это вопрос его репутации. А, во-вторых, у него ко мне личные претензии. Это по поводу Тамары, по поводу того, что она из нас двоих выбрала меня, а не его. Что в общем-то и толкнуло его избрать стезю киллера. И он пожелает эти претензии высказать до того, как произведет выстрел. А моя задача – всегда быть готовым к выстрелу и быть готовым выстрелить раньше.

Полковник Альтшулер думал не долго.

– Постоянно находиться в состоянии взведенного и снятого с предохранителя пистолета человеку просто невозможно. Элементарно не выдержит нервная система, и произойдет какой-то срыв. Когда срыв происходит у человека, относящегося к той категории, про которую говорят «человек-оружие», это бывает опасным для всех окружающих и никак не зависит, я думаю, от возраста самого человека. Хотя с возрастом чувства обычно обостряются, и склонность к нервному срыву увеличивается. Не случайно знаменитый тест доктора Купера, разработанный в американской армии, рассчитан на военнослужащих возрастом до тридцати пяти лет. После тридцати пяти, как считают психологи, человек имеет значительно большую склонность к срыву. Потому у нас, по американскому примеру, спецназовцев или увольняют в тридцать пять, или переводят на штабную работу, где намного спокойнее.

– Мне при моих годах трудно с вами согласиться, товарищ полковник. Но если я до тридцати пяти лет служил в должности командира разведроты, а потом перешел на работу, официально называемую штабной, в «отдел перспективы», это не значит, что я больше не принимал участия в боевых операциях. Я был ответственен за испытания нового оружия и различного рода оснастки. Вместе с солдатами и офицерами испытывал и сам, а потом опрашивал участников испытаний, что им в новинке понравилось, что, наоборот, показалось неудобным. Про непривычное говорилось особо, поскольку привычка вырабатывается за счет многократного повторения. Я анализировал результаты опросов и готовил доклад, чаще всего, о необходимой доработке, иногда случалось и такое, давал рекомендацию к промышленному производству и к принятию на вооружение. Не я принимал, но мой голос звучал в ряду других перед государственной комиссией. И это требовало ответственности, которая постоянно давила на голову, даже сосредоточиться мешала. Но ни разу я не был даже близок к нервному срыву. А возможность нервного срыва, насколько я понимаю, я и киллер должны испытывать одинаково, только он в значительно большей степени, поскольку против него обращена мощная машина репрессивного государственного аппарата. И у него нервы должны не выдержать первыми. Во многом я на это и надеюсь.