Высота

— Да нет, я не хотел… — попытался защититься Матоуш. — Сказал об этом в своем звене. Но я ничего не имел против, когда стали говорить и другие.

— Знаю, — кивнул Хмелик. — На собраниях тоже только об этом и говорят. А в звене прямо как в улье. Но не в этом суть дела. Я думал над твоим предложением вот еще почему. Одна из главных задач нашей авиации — максимальное сокращение времени, расходуемого с момента старта до набора наиболее выгодной маневренной высоты. Всем нам известно, что это не просто. Если бы твоя попытка удалась и если бы затем разработали методику набора высоты, то это было бы тем, что в промышленности называется рационализацией или изобретательством. А для незваных гостей в воздушном пространстве нашей республики это было бы прекрасным сюрпризом. Подумать только, мы всегда оказывались бы выше их! Вот доводы, которые заставили меня согласиться. Беру на себя заботу доложить об этом командиру полка. — Он вытер с лица выступившие крупные капли пота, закрыл окно. — Присядьте на минутку, — сказал он офицерам, которые уже поднялись. — Хотел сказать вам еще об одном важном деле. Пока никому не говорил. Вам — первым.

Он подождал, пока оба уселись. На их лицах появилась напряженность.

— В последнее время накопилось много такого, что заставляет, меня решить, как поступать дальше, — произнес Хмелик тихо и посмотрел в глаза Резеку. Резек вздохнул и хотел что-то сказать, но майор опередил его: — Подожди, Руда. Мне тяжело об этом говорить, но ничего другого не остается. В январе… к вам придет новый командир.

Стало тихо. Резек чувствовал себя застигнутым врасплох, ведь о подобных вещах ему должно быть известно в первую очередь. Первым командир должен был известить его. «В чем-то я вел себя неправильно, — подумал Резек, — раз Хмелик скрыл это от меня. Может быть, во время первого разговора на эту тему?»

Удивленным выглядел и Матоуш. Ничего подобного он не ожидал, и ему было немного неловко, что командир сказал об этом в его присутствии. «Но для этого у Хмелика, наверное, были свои причины», — подумал он и сразу стал более внимательным.

Майор продолжал:

— Что заставляет меня пойти на этот шаг, вы, наверное, догадываетесь. А каково бывает человеку при этом… ну, это не главное. Я давно уже чувствую себя неважно. В последнее время мне становится все хуже. Надо идти к врачу, а его приговор мне заранее известен. Меня беспокоят шейные позвонки. Из-за боли, которая отдается в голове, иногда не вижу даже приборы. Рано или поздно я разобьюсь. Кучера тоже об этом догадывается. Он дал мне это понять, когда разбирался со случаем Слезака. Так что ничего не поделаешь — пора на свалку. — Он склонил голову, но через несколько секунд продолжил: — Побаливает у меня и желудок. Сон плохой. Одним словом, дела неважные.

Оба офицера чувствовали, что нельзя упускать нить разговора, молчание только усугубит плохое настроение их командира и товарища.

— Но ты поправишься и снова вернешься, — начал было успокаивать его Матоуш. Майор лишь горько усмехнулся:

— В мои-то годы? Как тебе, Йозеф, только могло прийти это в голову!

— А почему ты сразу принял такое решение? — спросил Резек.

— Чем дальше, тем хуже, Руда. Ты ведь сам недавно предупреждал меня. Я знаю, ты желал мне добра. Но тогда у меня была еще надежда. Потом еще был один случай. Когда я вывозил Слезака на спарке после его возвращения, мне вдруг стало так плохо, что я вынужден был передать управление ему. Если бы я находился в самолете один, дело кончилось бы плохо. Я попросил его никому не рассказывать. Видно, он сдержал свое обещание. Вот такие дела… Я уже… не в силах. Рад бы, да не могу.

Хмелик замолчал, им овладело чувство безмерной печали, которое раньше он умудрялся отгонять. Вместе с тем он испытывал потребность говорить и говорить, чтобы переложить хоть часть давившего на него груза на плечи товарищей.

— Когда я оглядываюсь на прошлое, мне кажется, что случай этот произошел вчера… — продолжал он после паузы.

— Какой случай? — вырвалось одновременно у обоих офицеров.

Хмелик вытер с лица пот и стал рассказывать: