Высота смертников

— Я. — И Петр Федорович послушно сошел на обочину и еле грабающими руками стащил с головы шапку. — Я тут староста, господа полицейские.

— У нас приказ: трудоспособную молодежь… В Германию… Понял?

— Понял. Как не понять? — И Петр Федорович кивнул на овраг, где немцы уже сгоняли в одну кучу кричащих подростков, парней и девчат постарше. — Только, господа полицейские, детей бы пожалели. А? Детей-то зачем угоняете? Они ж там, без догляду, погибнут, как цыплята.

— Ты, старик, в энто дело не лезь. — Старший полицейский спрыгнул с повозки, размял ноги, поправил на плече винтовку и махнул своим: — Слазь скорей! Фимкин! Соткин! Саенко! Вы трое — туда! Старший — Саенко! Выгонять всех на улицу!

— А стариков зачем? — спросил один из полицейских, видимо, Саенко. — Они-то нам…

— Ты, Саенко, приказ слышал? Всех — на улицу! Рассуждать мне… Рассуждать будешь в своей деревне.

— Моя деревня, слава богу, за Уралом.

— Что?!

Полицейские побежали исполнять полученный приказ. Старший хмуро посмотрел им вслед, махнул винтовкой:

— Остальные — за мной. Старик, ты — тоже.

Возле натоптанных стежек валялись убитые собаки. Сваляная, комковатая шерсть, остекленевшие глаза, оскаленные пасти, капли разбрызганной крови и подплывший снег.

— Господин полицейский! Господин полицейский! — Голос Петра Федоровича дрожал. Старик уже ни на что не надеялся. Но должна же быть у них какая-то жалость? Может, одного-двоих, хоть кого-нибудь, удастся вызволить. — Детей-то, может, не надо? А, господин полицейский? Дети ведь совсем… Вы ж сами, должно быть, отцы…

— Закрой хлебало, старик — Старший оглянулся на него, сверкнул оскалом железных зубов. — Вам, сволочам, еще за отряд Щербакова отвечать придется.

Полицейские вышибали хлипкие двери, срывали дерюжки и одеяла, которыми были занавешены входы в землянки, швыряли наружу попавшееся под ноги. Деревня наполнялась стоном и бабьим воем.

— Ой, погибель наша!

— Креста на вас нет, окаянных!

— Детей!.. Куда же вы детей наших!..

— Ироды!.. Ироды!..

Все эти дни из дальних деревень приходили слухи о том, что молодежь угоняют в Германию, на работы. Месяц назад к ним приезжал немецкий офицер с переводчиком. Народ собрали возле пруда. Немец, через переводчика, начал рассказывать, как хорошо живется в Германии русской молодежи, что остарбайтеры получают там специальности и трудятся на фабриках, заводах рейха, а также на уборке урожая. Что всех обеспечивают одеждой и хорошо кормят. Затем всем желающим предложил добровольно записываться в группу, которая будет отправлена через неделю по железной дороге в благоустроенную и красивую местность на границу со Швейцарией, где прекрасный климат и где не падают бомбы. Местность та называется Шварцвальд. Добровольцев не оказалось. Теперь немцы решили действовать иначе.

Петр Федорович метнулся к группе офицеров, стоявших возле машин, закричал. Того, кого он хотел бы среди них увидеть, не было. Но он все же закричал:

— Герр Штрекенбах! Герр Штрекенбах!

Немцы оглянулись на него. Офицер вопросительно посмотрел на старшего полицейского:

— Wer ist das?[10]

— Ich bin староста. Староста, Herr Offlzier[11], — путая немецкие и русские слова, торопливо и сбивчиво заговорил Петр Федорович.

— О, gut, gut, — кивнул немец. — Was wollen Sie?[12]

— Kann ich mit Gerr Offizier Schtrekenbach sprechen?[13]

Немцы потеряли к нему интерес, когда он повторно назвал имя Штрекенбаха, которого он когда-то угощал самогонкой и солеными грибами. Среди убитых прошлой зимой на большаке Штрекенбаха не оказалось. А может, зря он сейчас произнес это имя? Начнут дознаваться, потянут за старую веревочку…

Иванок бежал вдоль опушки, повторяя одну и ту же фразу:

— Шура, я спасу тебя. Шура, я спасу… Шура…