Высота Стекла

– Какая нежная красота, только посмотрите! – Птица ощутила внутри себя потоком разливающуюся любовь. – Не верю, что эта малютка могла так жестоко расправится с моей соседкой!

Птенец мягко мостился к матери и получив долгожданное внимание чуть затих, но через какое-то время вновь запищал, требуя, на этот раз, уже пропитания.

– Охохо, ты мой меленький. – Говорунка прижала поближе пушистую малютку, одновременно с этим доставая из наплечной сумки пару хрустальных осколков. – Сейчас кто-то будет кушать! – И после этих слов вложила кусочки прозрачного минерала себе в клюв. Шумно захрустев, птица от удовольствия прикрыла глаза, а когда кашица была готова, то раскрыла клюв и наклонилась к птенцу. Тот с таким же наслаждением принялся уплетать уже разжиженный кристалл, чуть прикрывая глазки, повторяя за матерью.

– Какой ты смышленый! Я в свое время целый век училась сему искусству.

Птенец доел и вымолвил:

– А мне не нужен век, чтобы учится делать такие простые вещи. – И снова зарылся под крыло родительницы.

Говорунка с удивлением поглядела на своего отпрыска, а тот словно предвосхитив вопрос, сказал:

– Ничего не спрашивай, я тебе по общемировой сети все покажу. Прикрой глаза и отпусти все.

Птица так и сделала. Ей открылось видение, красочность которого ни много ни мало заворожила натуральностью и чувством абсолютной реальности происходящего. Кристаллические породы сами по себе открылись навстречу к будущему полету. Птица раскрыла свои структуры и видение стало еще более ярким.

Она перестала ощущать себя чем-то отдельным, превратившись в солнечный диск далекой галактики, гармония которой сделалась такой близкой, такой великолепно притягательной. Сердце космоса теперь ее сердце. Оно бьется в такт небесным гладям и лазури морских глубин. Победное допущение превратности судьбы перестало хоть сколько-нибудь иметь значение. Только бесконечность времени и пространства, только все восходящая радость и опыт миллиарда светил – вот, что получила птица.

Птенец-кудесник наблюдал за внутренними перемещениями своей матери, и тоже кое-что уяснил. Например то, что пришельцы, явившиеся на планету, вовсе не плохиши и не собирались как-то вредить местной фауне, как раз наоборот, хотели создать здесь оазис нового дивного мира. Цивилизацию стройных звездных тел. Сделать магию мозга доступной любому существу, обладающему этим сокровищем.

Простота сего предприятия зависела от нескольких событийных пертурбаций:

Первое – обеспечить спокойное развитие основных нейро-клонов, чтобы те достигли рассвета своей организации, получили инструкции и преступили к обучению остальных.

Второе – выискивать вражеские сознания, готовящие теракты различной сложности исполнения, и, либо уничтожать носителей данных мысленных форм, либо производить переформатирование их установок и собственно восприятия.

Третье – делать все возможное для скорейшего космического восхождения всего животного и растительного вида. Таким образом, третий фактор является собирательным образом любых пособнических вариантов, действующих на благо группы.

Он посмотрел на свою матерь, на то, как она преисполняется глубокого знания и радовался сему. Убивать ее очень не хотелось, благо этого делать и не пришлось, раз существует способ переформатирования.

Когда мать вышла из оцепенения и провозгласила новый порядок в своей голове, тогда птенца нарекли Наресином. Такое же имя носила близкая река, расположенная в предгорной местности, где обитали многие и многие существа из животного мира. Прелюдия к соль-мажор октаве была тем великолепным завершением, которого все так ждали. Наресин-птенец обнял свою матушку и вместе они полетели к Звезде, чтобы поприветствовать и заодно ясным взором посмотреть на новых, возможно, властителей мира.

Красива была симфония: в зеленом очаровании сопели оба существа, сцепленные с друг другом тонкой нитью пуповины. Звездная светимость ревностно оберегала покой своих детей, а Вдохновение унеслось в высоту, на гору, чтобы там учинить новое предприятие, о сути которого знать пока никому не дозволялось. Кристаллические решетки в структурах птичьих тел заскрипели, замигали, когда те подлетели близко к звездным сущам.

Птенец пробормотал про себя некую тарабарщину и начертал у своего лба треугольник, тоже сделал и с матушкой, и тотчас, как по волшебству, тошнотные скрип и свет перестали биться ключом. Структура пришла в равновесие и теперь они оба могли с самозабвением придаться созерцанию.

Медитативные токи пробуждали в сознании те давно позабытые конструкты, которыми некогда питались иные из рода птичьих. Этакая общая матрица из идей и мысленных вершков. Завершено то было, али нет, притворено ли в жизнь или так и осталось пылиться в загашниках – все это теперь находилось в первичном состоянии всевозможности, что равняется сути самой вечности.