Высота

Она отказалась от прогулки, осталась дома и решила посидеть вечер за книгой. Листала страницу за страницей, и не понимала смысла прочитанного.

Он ни разу не проговорился, что любит ее.

«А разве нельзя сказать все без слов?»

В последнее время Костя часто выглядит замкнутым. Это оттого, что он твердо обещал ей остаться в Каменогорске, а сейчас избегает разговоров о будущем.

Почему Костя не хочет довериться ей? Прямой разговор был бы гораздо легче и лучше, чем их нынешнее молчание.

Усталый, охрипший, носится где-то по стройке. Как бы ей хотелось помочь ему, когда он так тяжело работает, хотелось бы посмотреть ему в глаза, чтобы убедиться — он верит ей, знает, что она сможет ему быть самым близким другом…

Она была рада тому, что у нее и сегодня так много хлопот в лесопитомнике и в городе — настала осенняя страда, — что скорее пройдет время, которое ей нужно прожить до встречи с Костей.

Остаток дня Маша разъезжала по городу на стареньком «москвиче» — пикапе с деревянным кузовом. Всюду расселялись кусты и деревья, всюду за зелеными новоселами нужен был глаз и глаз. Там кто-то догадался выкопать лунки за неделю до посадки, они давно сохнут, выветриваются; земля, выброшенная из лунок, тоже высохла, и деревцам придется очень трудно. Там кто-то собрался высадить на узкой улице липу и ясень, а куда их с широкими кронами — на узкую улицу? А на какой-то окраине козы объели только что высаженные кусты. И Маша вспомнила: «Ну, как ваши козоустойчивые?»

По-прежнему предметом заботы Маши был доменный сквер. Трудно здесь выжить деревьям, кустам, травам. Они самоотверженно подставляют зеленую грудь дыму и копоти. Их обжигает зноем чугуна, который провозят в чашах по горячим путям. Их отравляет своим дыханием газ. Иные деревья погибают. Но садовники упрямо и прилежно поливают землю, смывают копоть с листьев, выкапывают ослабевшие растения и подсаживают менее прихотливые, более выносливые. И вот даже здесь, у подножья доменных печей, зеленели деревья, они оживляли ржавый пейзаж.

Вокруг новой домны царил хаос — беспорядочно громоздились железные конструкции, штабеля теса, кучи битого кирпича, щебенки, вся земля была изрыта.

Маше было ясно, что разбивать здесь сквер еще не время: газоны и цветники легко могли погибнуть. И работала она без всякого увлечения, даже с раздражением — противно делать что-нибудь вопреки здравому смыслу, только по прихоти начальства.

Когда Дымов в сопровождении Плонского появился на площадке, устланной черноземом, Маша сделала вид, что начальства не заметила, благо в руках рулетка и ее можно раскручивать очень долго.

— А, старая знакомая! — окликнул ее Дымов. — Ну, где же ваши деревья? Почему холодок сюда не везете?

— А вы сами не видите? — Маша раздраженно показала на строительный мусор вокруг. — Тут сейчас ничего, кроме хвороста, не вырастет. Затопчут, дров наломают.

— В лесопитомнике, конечно, проще. Верно? — обратился Дымов к Плонскому, тот поспешно кивнул. — А вы вот в пыли, в грязи мне сквер подымите!

— Такую пыль только в глаза пускать удобно…

Громко щелкнула рулетка, так как иссякла ее тугая стальная спираль, и Маша внимательно, чтобы было куда девать глаза и руки, принялась скручивать ее обратно.

— Колючка! — Дымов не столько сердито, сколько удивленно посмотрел на Машу. Она выдержала его взгляд. — Вам бы кактусы сажать. Или шиповник. А помните, Плонский, как эта барышня нас тогда в лесопитомнике отчитала?

— Что же еще мне помнить? Только кто, когда, где и за что меня отчитал. А насчет сквера товарищ техник зеленого строительства права. Пылища, мусор — и зеленые насаждения. И так уж трещит мой баланец. Только зря деньги тратим…

— Пусть даже сотня деревьев погибнет, — упрямо возразил Дымов. — Но что это за убыток, если от него одна прибыль? Зелень к чистоте приучает, к порядку.

— Вам вот хочется где-то этим сквером похвастать, — оказала Маша, распаляясь, — А я из-за этого деревья своими руками должна губить. Это же не лунки, а могилы для них вырыли!

Маша сама испугалась своей дерзости, но именно поэтому старалась принять как можно более независимый вид — поправила клетчатую косынку, убрала прядь со лба.

— Колючая барышня! — повторил Дымов. — Но за это я вас ругать не хочу. Всегда заступайтесь за свои саженцы.

Маша почувствовала, что у нее покраснели не только щеки, но даже шея и уши.