Высота

— Да как тебе сказать, Андрей Данилович… Заголовок у тебя правильный. Не то, что — помнишь, тогда? — «Актив в шкафу»…

— Был бы заголовок неверный — ты бы его давно забыл. А поскольку ты до сих пор тот шкаф помнишь…

Оба засмеялись: Терновой — со сдержанностью, в которой чувствовалась былая, очень давняя, чуть ли не мальчишеская обида, а Нежданов — самодовольно.

Но тут же Терновой провел рукой по лицу и сказал серьезно:

— Твоя «Большая семья» — хорошая мысль.

— Ну, а по существу?

— А по существу — мелковато. Не та вспашка.

Нежданов снял очки, протер их и снова надел.

— Мелковато?

— Ты нащупал большую тему. А все свел к тому, что Карпухин подбирает бездомных детей. Не в этом главная заслуга Карпухина. Ты вспомни: сколько молодых строителей он на ноги поставил! Вадима Пудалова он не просто из туннеля вытащил, он его в люди вывел. Воспитал настоящего рабочего человека. Петрашень он вырастил, смотри, как она вверх пошла. А Баграт Андриасов?.. Как ты там в статье обозвал его? Гроссмейстер клепки!.. Любишь ты побрякушки, Андрей Данилович! Написал бы лучше, как Карпухин обучал Андриасова мастерству. Вот что строителям сегодня осо-бенно ценно. Как бы тебе объяснить? Плонский сказал бы: «Карпухин — это наш основной капитал, а Вадим Пудалов, Андриасов, Петрашень и все другие его ученики — проценты с этого капитала…»

— Я же так и думал: большая семья — в том смысле, что Карпухин и его Василиса берут шефство над молодыми строителями, помогают им на работе и в быту…

— Не знаю, что ты думал, а вышло, что старые строители должны нянчиться с чужими детьми. Но в шефстве нуждаются не грудные младенцы. У тебя в статье есть жемчужное зерно… Что ты на меня уставился?

— Не в статье, а в очерке, — мрачно поправил Нежданов.

— Прости. В очерке. Так вот: ты пишешь, что Карпухины из каждой получки Пудалова откладывали ему то на костюм, то на пальто, то на часы. Вот оно, зерно: научили парня правильно расходовать заработок. Ребята приходят из ремесленного училища. Без семьи, без присмотра живут. Кочуют со стройки на стройку. Житейского опыта нет. Денег зарабатывают немало, а бюджет свой строить не умеют. Надо, чтобы старые рабочие научили птенцов уму-разуму. Как жить на белом свете…

— Значит, ты, Иван Иваныч, предлагаешь выпятить на первый план шефство старых строителей над молодыми?

— Конечно. И знаешь, что я тебе посоветую? Ты свою статью, то есть, прости, очерк, печатай на здоровье. А сейчас бери машину и привези сюда Захар Захарыча.

— Идея! — обрадовался Нежданов. — Письмо Карпухина кадровым строителям! Карпухинское дви-жение!..

— Верно! На заголовки ты мастак!..

Нежданов быстро добрался до строительной площадки.

В поисках Карпухина он прошел мимо щита с надписью «Ведет разговор бетонщик Егор». Четверостишие, посвященное токмаковцам, по-прежнему висело на щите рядом с новыми стихами.

«Нескладная у меня все-таки вторая строка, — вздохнул Нежданов и отвел глаза от щита. — „Смогли в работе дружно приналечь…“ На работу приналечь — так можно сказать. А „в работе приналечь“ — просто неграмотно…».

Через полчаса Нежданов уже вез Карпухина в партком.

По дороге он пытался втолковать Карпухину смысл своей затеи, но тот все куражился:

— Хочешь меня на весь рабочий класс ославить! Я, что ли, штаны Вадимке латаю? Василиса у корыта стоит, а я тебе про ее корыто письма буду писать? Над Катькой на старости лет шефствовать буду? Пусть Пасечник над ней шефствует.

В парткоме Нежданов снова все объяснил Карпухину:

— Хотим, Захар Захарыч, широко развернуть карпухинское движение.

— Это куда же я, к примеру, должен теперь двигаться?

— Сиди, пожалуйста, со своей Василисой в Кандыбиной балке, а мы тебя сюда за делом вызвали. Шефство над молодыми рабочими — это прекрасная мысль. На парткоме твое движение будем завтра обсуждать.

— Про партийных уже все обсудили? — хорохорился Карпухин. — Теперь до меня очередь дошла. Ну и обсуждайте, ежели желаете. Мне-то что? Строгача ты мне, Иван Иваныч, не влепишь. Исключать меня неоткуда, а с домны уже исключили.

— Все ворчишь! — с укором сказал Терновой. — А ты признайся: почему Вадима в клепальщики не вывел? Пожалел? Не захотел, чтобы молоток всю жизнь его в люльке тряс? Ты вот одного Вадима пожалел. А государство сразу о тысячах заботится.

— Так ведь я привык с молотком трястись, — как-то вдруг очень жалобно сказал Карпухин. — Я же другому не обучен. И Вадим рядом. И все приятели на домнах. Покалякать — и то теперь не с кем будет. С Василисой уже все переговорено.

— Жаль, Захар Захарыч, сварки ты не знаешь.

— На что она мне?

— Кажется, придумал я тебе работу. Только Василисе меня не выдавай. — Терновой уже смотрел на Карпухина смеющимися глазами.

— Например?

— А если тебя бригадиром рубщиков определить? Вырубать после сварки трещины там всякие, раковины, наплывы, шлаковые включения…

— Стар уже переучиваться, Иван Иваныч. Годы мои уклонные. У клепальщика век короткий.

— Человек не вол, в одной коже не стареет. Там тоже пневматика. Только вместо молотка твоего — зубило. Я вот еще с одним прорабом посоветуюсь. Попрошу, чтобы он над тобой шефство взял.