Высотка

Облюбовали виноградник с янтарным мускатом, который только в Крыму и растет (эндемик); совершили пару налетов, половину добычи выбросили — зеленое; кое-как продержались три дня, потом Гарик получил перевод от мамы и мы сразу же вдарили по хересу, по шашлыку из осетрины, закупили гречку впрок; через неделю перевод кончился, ну что, опять садимся на виноград или переходим на арбузы?

(Но я еще не досказала о море. Оно лучше музыки (неужели я это произнесла! какое кощунство!), оно зализывает рану влажным собачьим языком и молчит. Я вижу, как вместе со звездами в нем тонет моя жизнь, и перемешивается с другими, и возвращается обратно. Мне не жалко отдавать, потому что там сохраняется все, все, все.)

Под занавес, тридцатого августа, неприятный казус. Маринка с Антоном и велосипедами успевают до, а мы попадаем в самое пекло. В силу вступило постановление о том, что на проездных документах должны быть указаны паспортные данные. А кто купил билеты до постановления, как мы? У кого без фамилий? А те прямиком на выход, и без разговоров, или милости просим в КПЗ.

По поезду идет бригада контролеров с ментами, ссаживают без разбора, перрон полон возмущенными, отчаявшимися отпускниками, семейными, детными, которым послезавтра на-работу-в-школу, и ни денег, ни билетов, ничего. Что они будут делать, задумчиво глядя в окно, говорит Гарик (они?! ты хотел сказать — мы?), дополнительных поездов не предусмотрено, переводы пока дойдут, билеты обратно сдать нельзя — без фамилий не принимают… Как у них, однако, лихо закручено — и ментам корм, и билетным жучкам, и еще кому-нибудь, кого мы вообще знать не знаем.

(Баеву теперь придется менять тактику молниеносной посадки в поезд, думаю я. Или жучки приспособятся. Да, наверное, скоро все будет по-старому.)

Мы в хвостовом вагоне, ждем, чем закончится. Отправление через десять минут, авось пронесет. Эдик, пассажир четвертого вагона, кантуется у нас; бледный, покрытый мучнистой росой, нервничает, но старается не подавать виду, заводит разговор о «новой волне». Почему у «Мужского женского» такой странный финал? я бы снял по-другому, говорит он со знанием дела. А ты похожа на девушку Годара, у тебя внешность из шестидесятых. Может, ты еще и петь умеешь?

Поезд трогается без предупреждения, на перроне плачущие матери, отцы и дети… Нам, неотягощенным бездельникам, опять повезло, но надолго ли? до следующей станции?

Появляются проводники, с ними начальник поезда, приготовьте билетики, пожалуйста. Так-с, что мы тут имеем — да ничего не имеем, придется в Джанкое сойти. Добродушно, как будто приглашают приятно отобедать.

И тут меня прорывает.

Дяденьки, говорю, неужели вы ссадите посреди степи двух бедных студентов и одну бесконечно бедную студентку в бесконечно рваных джинсах!.. Вот, посмотрите, одни дыры (джинсы — предмет моей особой гордости, на уровне колена состоят из ниток, а через прореху на попе виден краешек сиреневых трусиков, и они сейчас непременно увидят, когда я полезу за рюкзаком), денег нет, еды нет (поднимаю нижнюю полку, достаю Эдиков рюкзак, развязываю, а там ворованный мускат), родственников в Джанкое тоже нет, да и в Москве (всхлипываю я, чтобы подавить смешок, который никак не соответствует моей жалостной речи), в Москве-то никого и сами-то мы не местные.

Начальник поезда, конечно, еще и не такое слыхал, причем конкретно сегодня. Видно, что не впечатлен, но брошенный конец веревки подхватывает, сочувственно кивает, слушает, получается забавная, ни к чему не обязывающая игра, ставка в которой —?

Вы, ребята, бездомные, бомжи? Может, у вас и паспортов нету? Предъявите хоть один, будет о чем поговорить.

(Черт, попал в точку, у меня нету, а у Гарика прописка самая что ни на есть московская. Поздравляю вас, гражданочка, соврамши.)

И тут Эдик выходит из оцепенения и вынимает из кармана паспорт с мытищинским адресом. Видите? глухомань-то какая, Мытищи, одно название чего стоит. Не каждому, знаете ли, выпадает счастье в Симферополе жить. А по-гречески означает: город, который собирает всех, столица мира. Гостеприимный, иными словами. И где же ваше хваленое гостеприимство? Мы-то чем виноваты, что постарались билеты заранее взять, в государственной, между прочим, кассе? А я вообще инвалид, добавляет Эдик, озаренный повторно. На руку мою поглядите. Правая, между прочим. Мне что теперь, подаяние левой рукой просить на вашем распрекрасном вокзале?

(Для Эдика чересчур нагло, это он от страха. Гарик молчит, дар речи потерял.)

В Крыму где жили-то? — не отстает начальник. Без регистрации небось? За это вкатим дополнительно, когда высадим в Джанкое. Ладно-ладно, добавляет он и внезапно расплывается в улыбке. Грамотные? греческим владеете? древне— или ново-? пишите объяснительную, на двух языках. Занесете ко мне в купе, почитаем.