Высотка

Митя: «Оставь Эльку в покое, не язви. Ты счастливая, у тебя каждый день все сначала, а у нее планы, она должна знать наперед. И ничего смешного. Помоталась бы ты вот так по гарнизонам, из дома в дом, из общаги в общагу… Ей просто не повезло со мной, она большего заслуживает. На таких девушках надо жениться сразу, не сходя с места. Так что давай не будем… Ты, конечно, домохозяйка та еще, но это как раз тот случай, когда не в домашнем уюте дело. Хотя побороться за него стоило бы. В твой борщ еще много усовершенствований можно внести».

Больно? — спрашивает мама, горит? Спину-то сожгли!.. Эх, я растяпа, завозилась на кухне с запеканкой… Но ты-то о чем думала! Давай пантенолом побрызгаем. Погоди, не переворачивайся.

Холодный пантенол, чистая пижама, чай с медом, нехитрые радости больного обструктивным бронхитом. Посиди немного на стульчике, сменим белье. Вика спрашивает, можно ей надеть твои джинсы? Я сказала — можно. Ниночка приедет ближе к вечеру, поэтому давай уколы на вечер перенесем, у нее рука легкая. Знаю-знаю, мне тоже пенициллин кололи, и тоже попа была фиолетовая, но надо же довести дело до конца. Ну вот, готово. Сейчас запеканки принесу. С вареньем?

Ввалились домой засветло, в комнате 1331 никого, Баев у родителей, вернется завтра. Ладно, говорит Митя, я пошел. Доброго утра тебе.

Куда ты пойдешь? — спрашиваю, Ван там с Ленкой, наверняка закрылись и не пустят. Нужен ты им, соседушка. Оставайся, это же твоя комната. Чаю хочешь?

Нет, отвечает, это уже давно не моя комната. И потом, я терпеть не могу анекдотов про мужа, который возвращается из командировки. Я лучше на улице покемарю, ночь теплая была. Авось не заметут.

Тогда и я с тобой. Пойдем на зады, где фонтан-бассейн, там лавочки длинные, широкие и народу никого. Одеяло возьмем, вот это, в клеточку.

На зады? — смеется Митька, ну давай. На лавочках мы с тобой еще не бомжевали, кажется.

Я тебе положила вишневое, потому что земляничное отец вчера вечером слопал, говорит мама. Вроде оставалась последняя банка, маленькая, шестисотграммовая, теперь и ее нет. Он ужасно много сахара ест, а зубам хоть бы хны. Пару лет назад у него впервые в жизни заболел зубик — на шестом-то десятке. Мы с Катей заставили его пойти к врачу, и он вернулся оттуда обиженный до глубины души. Конечно, ему там сделали бо-бо, а виноваты мы. В следующий раз, говорит, не поддамся на уговоры. Поболит и перестанет, эка невидаль. Это всё вы, пастушьи сумки, накумекали.

(Ага, это наше с Викой прозвище, одно на двоих. Как-то раз мы друг друга обзывали, вооружившись справочниками лекарственных растений. Выбирали, что похлеще: эй ты, дурнишник обыкновенный, а ты пырей ползучий, а ты… а ты бешеный огурец, коровяк скипедровидный, мордовник, золотушная трава!.. И тут папа с кухни: тише вы, пастушьи сумки, у меня от вас голова трещит!.. И ведь прижилось!)

И что? — спрашиваю.

Представь себе, поболело и перестало! С тех пор не болит. Мы посрамлены, как всегда, а он над нами потешается, когда мы опять идем к зубному. Ну ты знаешь, он это умеет… Ася, давай поедем за земляникой?

(Сколько здесь живу, а все не могу привыкнуть к маминым перескокам. Правда, у меня то же самое — Гарик жаловался, и неоднократно, что у него каждый раз смысловое головокружение…)

Отец говорит, там восстановили наши домики, газ провели. Первый заезд на следующей неделе. Нинку возьмем с мальчиками, Катя с практики вернется. Как ты на это смотришь?

Улеглись на лавочку, укрылись одеялком.

Спи, говорит Митька, я тебя посторожу.

Не хочу спать. Буду обнимать тебя до завтрашнего утра. Гляди, вон опять тот смешной бульдог идет с хозяином. Мы его вчера видели. Сколько сейчас? шесть?

Полседьмого, отвечает Митя. У собачников такая жизнь собачья — вставать с петухами. Давай, кстати, обсудим наши взгляды на проблему домашних животных, чтобы потом разногласий не было. Ты кого предпочитаешь — собак или кошек, или, может быть, хомячков? Ну да, про кошек я уже понял. А картошку какую любишь — вареную или жареную? Впрочем, это я тоже знаю — никакую. О чем бы таком еще спросить, чего ты мне сама до сих пор не выложила?

Тебе письмо, говорит мама. Из Канады. Вика с утра почту доставала. Она у нас теперь по десять раз на дню к почтовому ящику бегает. Мне кажется, ей кто-то записки туда бросает. Только отцу не говори.

Да, мама, конечно, отвечаю я, не вникая. Запеканка теплая, чай остыл, глотать больно, потому что еще и ангина, фолликулярная, как будто одного бронхита недостаточно, но дело нужно довести до конца, чтобы очередной раз быть принятой в ряды общества чистых тарелок. Если я не съем, мама расстроится, лучше съесть.

А тебе очень идет белый, Митя. Твой цвет. Что бы ты ни делал, что бы ни замутил, остается одно и то же ощущение чистоты. Ну не странно ли так говорить о здоровенном парне размером с дом, куртка которого пропахла бензином, а волосы опять отросли и лезут в глаза, который выносит соседу дверь, чтобы спасти кошку, спит на стульях, с грохотом валится на пол посреди ночи, пьет из аквариума

носит майку, шьет, вяжет, за руку держит