Высотки сталинской Москвы. Наследие эпохи

Множество конкурсов, масса студенческих проектов показывали относительную легкость создания «современных» проектов, когда планы (в основном) развивались в направлении уже установившихся, давно выработанных схем, когда фасады получались почти автоматически, когда даже манера выполнения чертежей достигла своеобразного «совершенства», так все научились ловко работать под любого мастера – под Корбюзье, под Веснина, под Леонидова… Это были верные рецепты, которые и нивелировали всю массу зодчих. Уже нельзя было, или почти нельзя было, выделить «подлинник» – имитации заполняли стены выставочных залов и даже страницы журналов… Поток бездушной подражательности, легкой и доступной, затопил архитектуру 30-х годов. Романтика начала революции, высокий пафос новаторства 20-х годов, даже поиски одиночек начала 30-х годов оказались забытыми и незамеченными. Общий недостаток твердых позиций, идеологических, научных и эстетических взглядов ощущался всеми»[2].

Сегодня мы должны понимать, что откат к классике произошел именно на фоне архитектурного кризиса 30-х годов. Формальным толчком к изменению творческой направленности работы архитекторов явились неудовлетворительные результаты первых туров конкурса на проект Дворца Советов в Москве (1930–1933). И последствием начального этапа конкурса стало постановление совета строительства Дворца Советов при Президиуме ЦИК СССР от 28 февраля 1932 года, в котором в весьма скромной форме, но услышанное всеми, было сказано следующее: «…не предрешая определенного стиля, совет строительства считает, что поиски должны быть направлены к использованию как новых, так и лучших приемов классической архитектуры, одновременно опираясь на достижения современной архитектурно-строительной техники»[3].

«На этом крупнейшем международном конкурсе, в котором участвовало 500 архитекторов и было представлено 160 проектов, большинство конкурентов показало недостаточную подготовленность к решению больших идеологических задач, одной из которых было проектирование Дворца Советов СССР. <…> Оказалось, что теоретическая база рационалистов, касавшаяся как раз формальных архитектурных качеств, была слишком рассудочна, аскетична, абстрактна. И что теоретические основы конструктивизма и функционализма оказались узкими, сухими, нехудожественными»[4].