Высоцкий

Для кинематографа наработано видимо-невидимо. Даже вспомнить все названия трудно — впору завести себе литературного секретаря, чтобы он все это держал в уме, приводил в порядок, перезванивался с кем надо. Говорят, членам Союза писателей такой секретарь полагается по статусу — только платить ему писатель должен из своих больших гонораров. По этой причине секретари бывают только у немногих седовласых аксакалов, а простые писатели иногда фиктивно оформляют себе в помощники кого-нибудь из знакомых, чтобы у него или у нее были стаж, трудовая книжка и пенсия в будущем. Немногих по-настоящему кормит проза, стихи — тем более, но все-таки… Гражданских свобод в нашей стране с гулькин нос, но хоть одна свободная профессия существует. Бродского не смогли бы осудить за тунеядство, будь у него членский билет. Или возьмем пример поближе: Гарику Кохановскому красная писательская книжечка очень помогает дышать, и книжку стихов он выпустил два года назад — в серии «Молодые голоса», между прочим. Это актеры стареют быстро, а писатель вечно молод…

Да, так проведем маленькую инвентаризацию кинопесен. «Мак-Кинли» — это девять баллад. «Иван-да-Марья» — это песен двенадцать, если не больше. Для фильма Полоки «Одиножды один» — шесть, и еще будут. На рижскую студию в «Морские ворота» дал четыре песни морских… Плюс две непременно надо написать для говорухинской «Контрабанды». Итого приличная цифра набирается, целое войско. Слабо им все это запретить.

Второй Париж оказался спасительным антрактом, необходимой паузой. Понятнее становится и язык, на котором говорит этот город, и стиль здешней жизни. При всей внешней оживленности французов между людьми всегда существует интервал, дистанция — как между автомобилями. Знакомство не обязывает к сближению, душу изливать друг другу не принято. Каждый занят собой и своими делами. Но, может быть, для длительной и масштабной работы эта прохладная атмосфера как раз и хороша?

Бедные русские: их ставят все время перед неразрешимыми дилеммами, загоняют в щель между двумя жесткими вариантами. Там жить или здесь? И решение-то заранее проигрышное: либо ты нищий раб в Союзе, либо убогий, глухонемой беженец в чужой стране. У нас академик Сахаров, сквозь вой глушилок, говорит по «вражескому» радио о праве человека на свободное передвижение по планете. Так его даже интеллигенция считает сумасшедшим: ишь, чего захотел! Не хватит на всех валюты… А может, заработаем? Почему бы всем не повкалывать на совесть лет десять, а на одиннадцатый год, может, и деньги появятся. Здесь, конечно, о деньгах говорят и думают слишком много, но зато все обеспечены. Чуть-чуть потолковал с домработницей: она бывала и в Италии, и в Швеции, и даже в Сингапуре. Есть работа — есть деньги, хотя их всегда не хватает. Зато стимул постоянный, концентрация энергии. Около ювелирного магазина на бульваре Бон Нувель прислушался к разговору двух девушек. Одна, показывая на какую-то «бранзулетку» в витрине, темпераментно рассказывала подруге: мол, хочу заработать «аржан» и эту штуку того, «аштэ» — купить. А у нас такие же девушки тратят время и силы на то, чтобы за сережками в Столешниковом полдня отстоять в очереди. У нас не покупают, а «достают» — непереводимое ни на какие языки понятие.

Больше же всего его ошеломило, что приличные люди — не миллионеры, а просто многие из «среднего класса» — здесь обеспечены не до конца месяца, не до конца года, а пожизненно. Кто унаследовал состояние родителей, кто толково вложил свои средства в банк, и очень многие работают не ради куска хлеба, а для удовольствия и самоутверждения. Ну а чтобы народный любимец свой гонорар тайком в конвертике получал, рискуя судебным процессом, — этого не бывало ни с Брелем, ни с Брассансом.

Почему у нас в России такое болезненное отношение к самой проблеме благополучия? В стране, столько оравшей на весь мир о светлом будущем, никто, по сути, не верит в возможность нормальной человеческой жизни. А ведь у нас столько пространства, столько ресурсов — даже теперь, после того, как полсотни миллионов людей извели революциями и войнами. Живем скученно, в тесноте и обиде. Словно сбились все вместе в одну скособоченную избу с окнами, глядящими в темный овраг, — вот как выглядит наш расейский быт со стороны…

В музее Орсе он задумывается о том, как долго жили в большинстве своем прославленные импрессионисты, как основательно и целеустремленно раскрывали свои миры. Конечно, живопись — совсем другое дело, но все-таки…