Высоцкий

Дом оказался наглухо закрытым, подались к соседке. Она разговаривала так же неприветливо, как обитатели «нехорошей квартиры» на Большой Садовой теперь встречают поклонников «Мастера и Маргариты». От нее узнали, что дом переделан, что нет уже ни комнаты, в которой Цветаева с сыном Муром жила, ни пристройки, где «эта писательница» повесилась. Пристройка была низкая, и ей пришлось на колени стать. (Прощения у Бога просила — подумалось.) Тетка что-то еще плела про жареную картошку на сковородке, про запас крупы в шкафу. Все-то они со жратвой сравнивают, хотя при чем тут это: от голода с собой не кончают… А от чего все-таки? Сколько уж всего наговорено на тему самоубийства, сколько мифов и теорий нагорожено, а всякий раз начинаешь думать об этом с нуля…

Нет, хрен вам, пуля и петля! Никогда и ни за что! Это ему теперь стало окончательно ясно. Самоубийство — смерть разума, которую разлученная с ним душа вытерпеть не может. А он со своим разумом еще ни дня в разлуке не прожил. Всё пока что всегда понимал трезво — как ни вызывающе это слово звучит применительно к его образу жизни. Если что не выдержит когда-то — так это душа, а души самоубийцами не бывают, они просто переходят в другое пространство.

Могилу Марины тогда, в сорок первом, потеряли, потом через двадцать с лишним лет памятник поставили там, куда по интуиции указала сестра Анастасия. «Здесь, я чую!» — старушка кричала. Правильно, что ее послушались.

С душой поэта ведь можно говорить в любом месте, если произнесешь про себя несколько его строк: «Кто победил на площади — про то не думай и не ведай, в уединении груди — справляй и погребай победу уединения в груди. Уединение: уйди, жизнь!»

Из напитков ему здесь больше всего нравится кумыс — говорят, он даже с градусами! Ему достают его столько, что хватает почти на всю труппу. Люди здесь объявились такие — даже не назовешь их пошлым словом «поклонники», в общем, хорошо его понимающие. Работают на КамАЗе, а читают побольше, чем московские задаваки. Ходили с коллегами в гости в одну такую семью — там на полке, рядом с книгами классиков, пленки с аккуратными надписями «Высоцкий» по краю коробки. «У нас все хорошо знают вашу поэзию», — спокойно так говорят, без подобострастия. Есть читатели, будет для них когда-нибудь и книга.

«Мак-Кинли» в июле снимается в Венгрии. Много всяких нагромождений, нарочитого драматизма, иронии, обращенной неизвестно на что. Как состыкуются со всем этим баллады? Оттуда — в Югославию, где недолгие съемки в «Единственной дороге», а потом с Мариной — на остров Светац, где самый лучший в мире отель «Святой Стефан» и великолепное море с Италией на противоположном берегу…

— Адр-риатические волны, как Саня некогда сказал. Почему «Саня»? Это не от фамильярности, а по созвучию — просто в конце «Евгения Онегина» говорится: «Иных уж нет, а те далече, как Сади некогда сказал». А про адриатические волны — в первой главе того же произведения. Так-то! Нет, всего «Онегина» я тебе, пожалуй, наизусть уже не расскажу — память не та, но на часок, с пробелами и купюрами могу… Ладно, в следующий раз. А еще Пушкин написал про Бонапарта и черногорцев, которые не сдались французам. Хотя и не довелось Александру Сергеевичу сниматься в совместном советско-югославском фильме и быть командированным в эту страну. Продолжая классическую традицию… Короче, вот стихи:

Водой наполненные горсти
Ко рту спешили поднести —
Впрок пили воду черногорцы
И жили впрок — до тридцати…

Приглашает Высоцкого с супругой к себе на дачу чрезвычайный и полномочный посол СССР в СФРЮ товарищ Степаков Владимир Ильич. Да, тот самый, что в Центральном комитете КПСС шесть лет назад заведовал отделом пропаганды и агитации. По всей видимости, именно он развернул тогда широкую пропаганду против сомнительных песенок «с чужого голоса». Партработников иногда посылают на дипломатическую работу — в порядке повышения или понижения в чине. Послать бы и нам этого посла… Но кто старое помянет — тому глаз вон, будем дипломатичны.

Начал с «Песенки про козла отпущения» — посол слушал задумчиво, поежился на словах:

Не один из вас будет землю жрать,
Все подохнете без прощения, —
Отпускать грехи кому — это мне решать:
Это я — Козел отпущения!

Среди приглашенных и любимая певица советского народа Людмила Зыкина. У кого-то возникает идея объединить двух «звезд». Стали искать песню, подходящую для обоих. Затянули: «Если я заболею — к врачам обращаться не стану…» Так себе вышло. А потом, когда Высоцкий начал «Как по Волге-матушке, по реке-кормилице…», Зыкина неплохо ему подпела. Вот сенсация-то: дуэт Высоцкого и Зыкиной! Но не услышит этого народ, потому что такие вещи у нас делаются только в экспортном исполнении и для ограниченного спецконтингента.