Высоцкий

Что же касается прижизненных печатных материалов о Высоцком, то их трудно отнести к «исследовательской» сфере. Скудно писали и о его актерской работе в театре и в кино, а до поэзии руки доходили только у газетных погромщиков из «Советской России». Попытки разговора о Высоцком-поэте иногда предпринимались в театральной критике (например, Н. Крымовой), но до основательного разбора с цитированием текстов дело не доходило ввиду цензурных ограничений. Собственно литературоведческие и литературно-критические работы появились только после ухода Высоцкого из жизни.

«По прошествии года…» Нет, памятник Высоцкому на Ваганьковском поставили позже. А годовщина смерти поэта в июле 1981 года была отмечена двумя событиями. Одно было громкое — премьера спектакля «Владимир Высоцкий» на Таганке, тут же запрещенного. Другое не столь скандальное, но в литературном контексте значимое — статья Юрия Карякина «О песнях Владимира Высоцкого» в седьмом номере журнала «Литературное обозрение».

Между этими фактами есть внутренняя связь. Радикальный публицист, вольнодумный философ, достоевед Юрий Карякин был, так сказать, «таганским» человеком. Он инсценировал для крамольного театра «Преступление и наказание», во время работы над спектаклем тесно общался с исполнителем роли Свидригайлова. Не раз слушал песни Высоцкого при его жизни, а к «сороковинам» поэта (то есть к сентябрю 1980 года) написал о нем темпераментное эссе. И потом сумел довести его до читателей.

Перепечатывая этот текст (под названием «Остались ни с чем егеря») в 1994 году в составе сборника «Старатель», Ю. Карякин отметил, что «статья вышла исключительно благодаря мужеству Л. Лавлинского, главного редактора журнала, мужеству двойному — и против «начальства», и против себя, так как он далеко не во всем был со мной согласен, но тем более считал своим долгом «пробить» статью»[7]. Карякин не просто выпросил публикацию, а сумел заразить редактора своей увлеченностью, сдвинуть его мышление с привычной ортодоксальной колеи (годом позже Л. Лавлинский сам напишет статью о Высоцком, да еще и сопроводит ее собственными стихами, посвященными памяти поэта). «Ответственный товарищ» нашел у Высоцкого близкое себе, как это может сделать всякий живой человек.

При разговоре о Высоцком не работает апелляция к общим, абстрактным ценностям — требуется обращение к конкретной личности, к этому человеку.

В эссе Ю. Карякина это было. Главная мысль там — о том, что Высоцкий состоялся, что Высоцкий победил. В центре внимания философские песни — «Кони привередливые», «Прерванный полет» (эти «незалитованные» произведения были щедро процитированы). Интерпретатор приглашает читателя применить их сюжеты к себе, вместе с Высоцким подумать о жизни и смерти, о своем главном призвании, предназначении.

Автор нашел убедительные аргументы в споре с теми, кто недооценивает Высоцкого эстетически, применяя к его словесной ткани нормативно-архаичные критерии: «И так называемые неправильности, неверности, негладкости у него — они большей частью не от слабости, наоборот: от неподдельной и высокой искренности, естественности, от силы, от манящего предчувствия неизведанности его пути»[8]. И многозначность поэзии Высоцкого, ее семантическая многослойность здесь проницательно отмечены: «Над многими песнями его и думать, думать надо, работать — сразу они даются далеко не всегда»[9].

Статья в «Литературном обозрении» была прорывом, как и вышедшее в ленинградской «Авроре» (1981. № 8) эссе Н. Крымовой «О Высоцком». Может быть, факт этих публикаций способствовал и выходу «Нерва» осенью того же года. Но потом на пути высоцковедения возникают новые препоны.

«Нерв» создал «информационный повод» для печатных откликов. Рецензий, однако, было опубликовано лишь две — Л. Лавлинского в «Литературном обозрении» (1982. № 7) и Л. Жуховицкого в «Октябре» (1982. № 10). Хотя предпринимались и другие попытки. В частности, автором настоящей книги, написавшим статью «Смысл плюс смысл» и предложившим ее в качестве рецензии на «Нерв» журналу «Новый мир». Там она была с энтузиазмом принята, но на уровне «сверки» (то есть последней корректуры) зарублена цензурой. Надо сказать, что само слово «цензура» было тогда запрещенным, а ее существование было как бы государственной тайной. Редакторы не имели права в разговоре с авторами даже упоминать о всемогущем Главлите. В доверительном порядке мне была показана корректура, изрисованная красным карандашом. Автор позволил себе упоминания о песнях, не вошедших в «Нерв», — женщина-цензор подчеркнула каждое из таких мест, безошибочно выявляя раскавыченные цитаты, аллюзии. Видно было, что творчество Высоцкого она знает на пять с плюсом. Материал был из номера снят.